Сильные мести не жаждут

Штеммерман, опустив голову, раздраженный, разгневанный, задыхающийся, торопливо месил плохо слушавшимися ногами липкую кашу из грязи и снега. Его догнал новый адъютант, заменивший майора Блюме, — молодой, стройный обер-лейтенант, в теплой гренадерской куртке. Решительно взяв генерала под руку, он повел его куда-то по огородам, повел на последнюю ночевку, на окраину села, подальше от криков и пьяных оргий эсэсовцев.

— Обер-лейтенант, я имел сейчас откровенный разговор с бригадефюрером Гилле, — сдерживая дрожь, сказал Штеммерман.

— Вы должны отдохнуть, мой генерал. Я нашел для вас теплую избу, приготовил постель. Вам нужно отдохнуть, немного поспать.

— А русские?.. Как вы думаете, русские сегодня спят?

— Нет, мой генерал. Русские, вероятно, готовятся к бою. Наверное, после того как мы отвергли их ультиматум о безоговорочной капитуляции, генерал Конев отдал приказ вести бой на уничтожение окруженных войск. Я боюсь Конева. Это мужественный и смелый человек, пользуется непререкаемым авторитетом, и русские войска, несомненно, выполнят его приказ.

— Я хотел бы встретиться с Коневым, обер-лейтенант.

— Он, наверное, тоже хочет встретиться с вами, мой генерал.

Они вышли на какую-то небольшую боковую улицу. Тут было несколько тише: не так сильно дул холодный ветер. Под заборами стояли обсыпанные снегом грузовые машины. Из темноты неожиданно выплыли сани. Гривастые, крутобокие лошади тяжело тянули их, пробиваясь сквозь заметь. Вслед за санями устало двигалось несколько человеческих фигур.

Закутанный по самые глаза женским платком офицер спросил, как проехать в штаб танковой дивизии. Голос у него был хриплый, едва слышный.

— Никакого штаба нет. Я генерал Штеммерман. Что вы везете?

— Печальную весть, герр генерал, — сказал офицер. — На первых санях труп оберштурмфюрера Либиха, на вторых — еще три офицера нашего батальона, тоже убитые. Русские партизаны не пропустили нас в лес, к остаткам сто двенадцатого полка.

— А майор Гауф? Он остался жив?! — выкрикнул Штеммерман и мысленно представил себе лес, усеянный трупами. Подошел к первой подводе, приподнял засыпанный снегом брезент. Рядом с застывшим трупом Либиха лежал труп молодого русского летчика в кожаной куртке.

— Зачем вы привезли русского?

Офицер сбросил с головы платок и, протирая залепленные снегом глаза, пояснил: этот русский летчик — ас, его самолет был сбит над лесом, как раз там, откуда батальон СС должен был выйти в расположение сто двенадцатого пехотного полка; летчик сумел посадить подбитый самолет на просеке и, когда батальон СС двинулся по направлению к сто двенадцатому полку изменника Гауфа, открыл огонь из пулемета, долго отстреливался, убил оберштурмфюрера Либиха. Потом батальон нарвался на засаду партизан, понес большие потери. Партизаны и этот летчик, вероятно, имели приказ прикрыть остатки полка Гауфа.

— Как?.. Вы слышите, обер-лейтенант? — обернулся Штеммерман к своему адъютанту. Генералу вдруг сделалось жарко, очень жарко — он с силой рванул отвороты шинели. — Русские спасают от уничтожения раненых и больных немцев, спасают немецкий полк! Это неслыханно!.. Храбрость, жестокость и благородство! Это просто необъяснимо!..

— Оберштурмфюрер тоже погиб в бою смертью храбрых, — вставил сопровождавший сани офицер.

— Да, да! Это делает ему честь. Он выполнил приказ. Жестокий приказ. — Генерал опустил брезент, застегнул шинель, наклонил голову в кудлатой шапке и против ветра зашагал во тьму. Долго шел молча. Потом резко обернулся к адъютанту:

— Ваш предшественник — майор Блюме — говорил, что обязанности немецких солдат в этой кампании не делают им чести. Как вы на это смотрите? — Не дождавшись ответа, еще ниже опустил голову и как-то не в лад с только что сказанным добавил: — Оберштурмфюрер Либих погиб не за Германию. Он умер за идиота Гилле.

* * *

Ночь осыпается снегом. Весь мир будто сорвался с места, тонет в снежно-ветреной дали. Сквозь поднявшуюся вьюгу не видно ни изб, ни машин, ни людей. Немецкие солдаты бредут в круговороте пурги. Натужно ревут моторы, чавкают в снежно-грязевом месиве шаги.

Пронесся верховой. Сразу исчез за снежной завесой. И снова шагают тени-привидения. Белый ветер бешено воет над белым притихшим селом.

Кое-где в окнах светятся огоньки. Это не мирные огоньки. Их зажгли не шендеровчане. Во всех хатах полно солдат. Грязные, оборванные, завшивевшие, мокрые, они греются возле печей, тянут руки к огню, что-то жарят, что-то жрут, что-то пьют. Эта ночь — последняя ночь перед последней попыткой вырваться из кольца — предоставлена им для отдыха.

Генерал Штеммерман стоит у крыльца избы, в которой ему предстоит пробыть до рассвета.

— Узнайте, обер-лейтенант, все ли люди размещены в тепле? Все ли накормлены? — обращается он к адъютанту.

— Я уже узнавал, мой генерал! — Обер-лейтенант едва держится на ногах, его удивляет, откуда берутся силы у старого генерала. — Всем разрешено съесть неприкосновенный запас. Выданы спирт и шнапс. У населения реквизирован скот.