Сильные мести не жаждут

— Итак, вы желаете героической смерти?

— Не играйте словами. — Я уже нарочно вызывал его на выстрел, на мстительное бешенство. — Не знаю, как будете умирать вы, когда вас, оберштурмфюрер, привлекут к суду.

У него сразу расслабились все мышцы лица, он как-то равнодушно кивнул головой, точно соглашаясь со мной.

— Сознаюсь, что я боюсь смерти. Кстати, страх перед смертью, перед исчезновением характерен для всех цивилизованных людей. — Он как будто примирительно замахал рукой, заметив мое намерение встать с брезента. — Да вы сидите, сидите, капитан. Как раз про этот страх я и хотел повести разговор. — Он пожевал губами, подумал. — Видите ли, капитан, что бы вы мне ни сказали про ваш фанатичный героизм, я не поверю, что вы лишены жажды жизни. И поэтому хочу говорить с вами языком цивилизованных людей. Для начала я высказался не совсем точно. Мы, немцы, проиграли войну. Да. Но ваша жизнь еще не проиграна окончательно. Мы с вами связаны одной веревочкой. — Он искал нужные слова, и паузы между его словами удлинялись. — Теперь все зависит от того, насколько вы способны мыслить реалистично. Начнем с вашего маршрута…

— Да поймите же, наш маршрут известен только командиру корабля, — по-своему понял я слова эсэсовца, — Но мертвые молчат.

— Нет, я про другой маршрут, капитан.

— Про какой именно?

— Про отношение к своему будущему, к своей судьбе. — Он старался придерживаться делового тона. — Скажу вам честно: мне надоело ежедневно подставлять свою голову иод шальную пулю. Война кончается. Нас, эсэсовцев, будут вылавливать по всей Европе, как крыс. Знаю, что лично я внесен в список смертников в трех сербских общинах. Я никого не расстреливал, но наша дивизия провела несколько очень тяжелых акций. Итак, ситуация критическая. Идти к партизанам — напрасная вещь, самоубийство. Оставаться дальше под штандартами рейхсфюрера Гиммлера — все равно что оттягивать свой смертный приговор на полгода. Тихо бежать за океан и там долгие годы ползать гадом в бразильской сельве — тоже не очень привлекательная вещь; для такого побега нужны надежные золотые запасы, хотя бы чемодан американских долларов. И вот тут… — он опустил голову, и на его тонких мальчишеских губах мелькнула беспомощная улыбка, — появились вы, капитан. Летчик, который из одной смерти попал в другую, в руки карательного отряда СС. Вы можете умереть. Но вы можете и спастись. Никого не предавая и ничем не нарушая своего большевистского морального кодекса. Ведь речь идет о спасении, то есть физическом спасении, двух людей: вас и меня. — Его бесцветные глаза немного потеплели. — Собственно, вы будете думать только о себе, будете иметь возможность вытащить из беды свою героическую персону, которой еще когда-то, даст бог, удастся послужить своей отчизне. И одновременно, соглашаясь на мое предложение, вы станете спасительным мосточком также и для меня, оберштурмфюрера Бухмаера, сына бохумского промышленника Отто Бухмаера, наследника многомиллионного состояния, которое я хочу получить полностью, хочу получить еще при жизни, молодым, здоровым и невредимым, таким, каков я сейчас, и ради этого согласен на все. Даже на прямой сговор со своим лютым врагом…

Так впервые я узнал его фамилию, его родословную, мотивы его поведения. Впервые он как будто дал мне свою визитную карточку. Вот каков он. Между нами отныне нет секретов. Но и вы, господин капитан, идите ва-банк, рискуйте, покажите свою удаль.

Я выслушал его внимательно. Меня не подгоняли, не насиловали. Шанс на спасение был абсолютно реален. Из-за хода событий, которые сделали меня сильнее оберштурмфюрера Бухмаера. На раздумывание не оставалось времени. Разумеется, иного выхода у меня и не было. Мое согласие могло стать для меня единственным способом продолжать борьбу с фашистами. Отказ означал бы незамедлительную смерть. Незамедлительную! Офицерик без всякой угрозы так и сказал: «Незамедлительную!» — и кивнул в сторону солдат своего патруля, которые лежали навзничь, раскинув руки, закрыв глаза, среди высокой травы, под развесистым дубом. Моя смерть притаилась в этих автоматах, в этих наглых, расслабленных позах эсэсовских болванов в рыжих сапогах, для которых убийство человека, убийство тысяч людей давно стало обычным делом. Обер-штурмфюрер сухо предупредил меня: решайте — либо вы принимаете мое предложение, либо я даю приказ расстрелять вас тут же, на месте. Истязания, пытки, выкручивание рук?.. Нет, господин капитан! Я слишком воспитанный человек, чтобы пользоваться методами берлинских крипо — агентов криминальной полиции. Мне не хочется вашей смерти, вы чем-то симпатичны мне, и в мирное время, кто знает, возможно, мы даже могли бы стать неплохими друзьями. Но я открыл вам свою тайну, и теперь для меня нет иного выхода: или так, или так.