Сильные мести не жаждут

— Наша машина, — сказал многозначительно. — Вам дадут механика, проверьте все до последнего винтика. В разговоре с ним будьте осторожны. Ясно?

Все было ясно. Почти новый «хейнкель» с достаточным запасом горючего выйдет на любую трассу. И только одно будет ему запрещено: повернуть на восток. Старший на аэродроме, этот сонный оберст с равнодушными глазами, хорошо разбирается в штурманских картах. Трасса будет только одна — на запад. В Италию. К американцам. Ну что ж, изо всех несчастий это самое меньшее, решил я. И отбросил сомнения. Мое решение было окончательным. Я принялся осматривать машину.

День медленно угасал. Солнце садилось за горы. Вместе с механиком мы проверили моторы.

— Я слышал, вы летите в Берлин? — поинтересовался молодой механик. — Вы пленный или работаете на нас?

— Выполняю задание, — ответил я неуверенным тоном.

— Я могу только позавидовать вам, — сказал механик. — Тут не жизнь, тут ад. В горах полно партизан. Вчера они начисто уничтожили соседний аэродром. Боюсь, что мне отсюда живым не вырваться.

— Да, армия маршала Тито начала наступление по всему фронту. Советские войска уже подходят к Балканам.

Механик оглянулся, лицо его выразило недоумение.

— Не понимаю, зачем фюрер держит здесь столько войск, когда и дураку ясно, что Тито скоро нас отсюда выпрет! И мы погубим тут почти целую армию. Танки застревают на горных перевалах. Черногорцы их поджигают обыкновенными бутылками.

— Меня это не касается, — решил я оборвать опасный разговор с механиком. — Я летчик.

— Летчик? — подозрительно взглянул на меня механик. — От русских сбежали к немцам? От немцев бежите бог знает куда?

— Немедленно замолчите, иначе я доложу про вашу болтовню господину полковнику.

— Ты — русская свинья! Вот кто ты! — крикнул механик и замолчал, насупившись.

Все было проверено, моторы работали на полную мощность, заправлены главные и запасные баки. Я направился к низкому каменному домику, в котором находилась аэродромная комендатура, отыскал там Бухмаера и доложил ему, что машина к полету готова. Офицерик склонился над расстеленной на столе картой, отыскивал что-то через большую лупу. Дородный полковник сидел в каменном кресле и пил из громадной рюмки коньяк. Лицо его было красно, глаза весело поблескивали.

— Садитесь, господин капитан, — пригласил он и подал мне пустую рюмку. — Судьба вытворяет с нами удивительные вещи. Два года тому назад я со своим аэродромом был в сотне километров от Москвы. Теперь от Москвы до этой проклятой Черногории больше двух тысяч километров.

Я молча взял рюмку, но пить не стал.

— Боитесь, что потеряете курс на Палермо?

— Боюсь.

— Напрасно. Американцы все равно подстрелят нас своими «эрликонами». Я не верю в эту авантюру… — Язык у него заплетался, мысли путались. — Пейте, господин русский капитан. Если нам удастся проскочить через Сплит и выйти на воды Адриатики, лучше лететь к греческим портам. Там сейчас нет ни немцев, ни американцев.

Клаусу Бухмаеру, вероятно, надоело бормотание пьяного оберста или, может, передалась его неуверенность в том, что они смогут проскочить и отдаться в руки американцев. И это так его взбесило, что он вдруг подскочил к полковнику, вырвал у него из рук бутылку и с грохотом поставил ее на стол.

— Прекрати! — властно приказал, точно был по меньшей мере генералом. — Через два часа вылетаем. За турельный пулемет сядет обер-вахмистр Буш, — этот долговязый пулеметчик, — за штурмана будешь ты, оберст Киршмаер. Машину будет вести господин капитан. Командовать полетом буду я.

— Оберет Кирншаер — за штурмана! — вытянулся в подобострастной позе полковник и отдал молоденькому эсэсовцу честь.

— Прошу извинить меня, господин оберст, но в эту минуту я беру на себя всю ответственность. Иначе мы все погибнем.

— Мы и так все погибли, — буркнул полковник, схватил со стола бутылку и прямо из горлышка сделал несколько больших глотков.

Ровно в полночь мы собрались в комендатуре на последний совет. Оберет Киршмаер уже протрезвел, стоял над расстеленной картой и измерял какие-то расстояния, что-то записывал в блокнот, хмурился, и его сухие, бесцветные губы двигались, точно он старался подсчитать все те длинные километры, которые нас ждали в пути.

Над аэродромным полем все время взлетали красные ракеты, и их мерцание делало всю землю неправдоподобно синей и призрачной. На далекой сторожевой башне ударил пулемет, захлебнулся длинной очередью и замолчал. Где-то завыл пес, раздалась немецкая команда. Аэродром жил тревожной ночной жизнью.

— Ну так что ж, господа, пора в дорогу, — произнес торжественно оберст Киршмаер обернулся к темному окну, и мне показалось, что он торопливо перекрестился.

— Господин капитан и вы, обер-вахмистр, — обратился ко мне и к пулеметчику оберштурмфюрер, держа в руке маленький, туго набитый чемодан, — идите к машине и прогрейте моторы. Вылетаем через четверть часа.