Во-первых, он прямо или косвенно содержит важное для данной работы концептуальное деление. Вместо того чтобы с самого начала разделять группы или организации на криминальные (преступные) и легальные, этот подход предполагает деление на тех, кто производит институциональные услуги (такие как охрана и разрешение имущественных споров), и тех, кто вынужден покупать эти услуги, независимо оттого, находится он в легальном, теневом или криминальном секторе экономики. Другими словами, рынок частной охраны, легальный или криминальный, должен рассматриваться отдельно от рынка обычных товаров, будь то автомобили или героин. Исходя из этого становится понятной исключительная важность силовой компоненты в предпринимательской деятельности групп мафиозного типа (частных силовых структур) и их функциональное место на экономическом рынке. Соответственно, это поможет нам переопределить природу и роль ОПГ и других частных силовых структур в постсоветской России.
Во-вторых, неоинституциональное прочтение постсоветской организованной преступности позволяет связать ее распространение с процессом формирования рынков, т. е. с созданием новых социальных структур, а не просто с наследованием старых. Открыв новые возможности и столкнувшись с новыми ограничениями, даже традиционный советский уголовный мир продемонстрировал способность к адаптации и изменил свои формы и принципы деятельности, не говоря уже о новых группах, создававшихся специально под новые коммерческие возможности. Поведение отдельно взятой преступной группировки, особенно на ранних этапах формирования рынка, является откровенно насильственным и грабительским. Но их взаимодействие постепенно формирует относительно устойчивую систему, которая ограничивает их действия или даже управляет ими помимо воли участников, создавая некоторую форму порядка или, по крайней мере, элементы предсказуемости, необходимые для деятельности как группировок, так и экономических субъектов. Конечно, по сравнению с более поздними и сложными институциональными образованиями, не говоря уже об идеальных конструкциях, раннекапиталистические институты несовершенны и малоэффективны; они значительно уступают современным либеральным правовым государствам. Но реальность такова, что короткого пути к институциональному совершенству нет, а поэтому уродливые и грубые социальные формы существуют и, видимо, будут существовать еще значительное время. И в таком случае исследование формирования и трансформации действительных рыночных институтов является более плодотворным занятием, нежели оценка того, хорошо или плохо в России идут рыночные реформы по сравнению с идеальными моделями.
В-третьих, не отрицая принципиальной важности экономической сферы, институциональный подход позволяет рассматривать государство в качестве ключевого игрока в процессе преобразований. Такой подход доказал свою продуктивность в предыдущих исследованиях формирования рынков в Европе и не потерял своей актуальности по отношению к современным процессам. Более того, если институциональную социологию совместить с анализом социальных практик, то открывается возможность представить и исследовать государство не как некоторую объективную данность, сущность или источник власти, а как определенный способ применения силы, как некоторый эффект подвижного соотношения сил, достигшего временного равновесия. Принимая такую позицию, мы сможем исследовать динамику государства одновременно с исследованием «русской мафии» и подобных явлений, изоморфных самому государству.
Типы преступности и типы действия