Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала XX в.

Характеристика самого Надсона, данная Аспидом, противоречива. Он вроде бы воздаёт ему должное как «бесспорно даровитому молодому поэту» и тут же порицает в нём «“детски наивного” критика»; называет его: «человек бесспорно русский» и одновременно – «протеже известной клики», больной русофобской «тенденцией»; кроме того, в своей поэме Бердяев поставил ударение на втором слоге фамилии поэта, подчеркивая тем самым его еврейское происхождение (сам Надсон всегда настаивал на ином произношении).

Причиной шельмования «Зари» и известного поэта Семён Венгеров назвал желание травмированного стойкой непопулярностью Бердяева «обратить на себя внимание», «заставить читающую публику заговорить о себе». Знаменательно, что сей зоил одно время сам сотрудничал в этой газете и был оттуда с позором изгнан. Именно это уязвляло пасквилянта, что и обыграл Надсон в стихотворной отповеди Бердяеву, написанной по горячим следам. Текст озаглавлен «Июль. Кругопев»:

Июль. Жара. Но, местию палимый,
Не покидал он едкого пера,
Казня врагов с враждой неумолимой.
Июль. Жара!
Был адский зной, но он строчил с утра…
Певец, «Зарей», как сикофант гонимый,
Он закричать уж был готов «ура»,
В свой пасквиль вливши яд неуловимый,
О Аспид, о боец неумолимый,
Усни, усни, июльским днём палимый.
Июль. Жара.

Поясним: «Надсониада» была издана именно в июле. «Кругопев» – это придуманный Надсоном русский эквивалент зародившейся во Франции «твёрдой» поэтической формы рондо с повторяющимся рефреном. «Сикофант» в переводе с греческого – шпион, доносчик, клеветник, и такая аттестация Бердяева, вероятно, напомнила о каких-то его неблаговидных поступках во время былого сотрудничества с газетой. Главное же то, что действия пасквилянта одушевляла низкая месть.

Забегая вперёд, скажем, что Бердяев потом вроде бы раскается в содеянном и напишет на смерть Надсона прочувствованное стихотворение, пытаясь, как он скажет, «хотя бы отчасти реабилитировать себя перед памятью покойного». Впрочем, Венгеров считает, что Бердяев и каялся исключительно в целях саморекламы. Однако апологетическая статья о нём научного сотрудника Института иудаики (Киев) Михаила Рыбакова показывает, что Бердяев не только чуждался юдофобии, но и активно боролся за права евреев. Сообщается, что этот Аспид, оказывается, был старшим братом замечательного русского философа и убежденного юдофила Николая Бердяева (1874-1948); что «как демократ и просто честный человек, он не мог пройти мимо антисемитской вакханалии 80-х годов»; что в своей элегии «1885-му году» (то есть написанной практически одновременно с «Надсониадой»!) он предавался, например, таким вот мечтам:

Я б унесся туда, где добро и любовь
Прекратили раздоры людей,
Из-за низких страстей проливающих кровь,
Где бы стал моим братом еврей.

Если верить статье, Бердяев называл дело Дрейфуса «ненавистным и мрачным», защищал от нападок «Нового времени» благотворителя Лазаря Бродского (1848-1904), называл погромщиков «вампирами русского народа» и клеймил их как насильников и убийц. Более того, он решительно боролся против Союза русского народа и, прежде всего, против киевского его отделения, возглавляемого Дмитрием Пихно (1853-1913). Интересно, что в одном из разоблачительных стихов он, вслед за Надсоном, уподобляет врагов еврейства злым псам. Вот что он пишет о киевском погроме 1903 года:

Опять с цепи сорвалась свора
Звероподобных тёмных сил,
Наш древний Киев дни позора,
Залитый кровью, пережил…
И все нелепые преданья
Веков, унёсшихся давно,
Терпеть обиды, истязанья
У нас еврейству суждено!

Известно также, что Бердяев сотрудничал в уже неоднократно упоминаемом нами русско-еврейском журнале «Восход», и в 1880-е годы поместил там несколько юдофильских стихотворений. Одно из них, «Землякам-украинцам» (1884), появилось после прошедших на юге погромов. «Печали полный», воспринял поэт эти события. Но он рад, что «земляк не пролил крови, – / Не покрыл себя позором, / Запятнав убийством руки». Начав стихотворение с осознания истины: «брат украинец веками / за врага считал еврея», поэт обращался к своим братьям:

В каждом ближнем человека
Свято чтить должны мы, дети
Девятнадцатого века.