Силуэты пушкинской эпохи

От детства возлюбя родную быль,
Чуждался ты житейского базара
И в наши дни безумства и угара
Хранил московский быт и русский стиль.

В стране теней и ты теперь далече,
Но помнятся мне старческие речи,
Лукавый взор и благодушный смех,

Твой памятник — путь «Русского архива»,
Где наши дети будут терпеливо
Бродить среди столбов твоих и вех.

Бартенев умер, полностью подготовив к печати очередной номер своего «Русского архива». В предсмертном бреду говорил о Екатерине II и Пушкине.

К. Н. Батюшков (1787–1855)

«Батюшков был небольшого роста, у него были высокие плечи, впалая грудь, русые волосы, вьющиеся от природы, голубые глаза и томный взор. Оттенок меланхолии во всех чертах его лица соответствовал его бледности и мягкости его голоса, и это придавало всей его физиономии какое-то неуловимое выражение. Он обладал поэтическим воображением, еще более поэзии было в его душе. Он был энтузиаст всего прекрасного. Все добродетели казались ему достижимыми. Дружба была его кумиром, бескорыстие и честность — отличительными чертами характера. Когда он говорил, черты лица его и движения оживлялись, вдохновение светилось в его глазах. Свободная, изящная и чистая речь придавала большую прелесть его беседе. Увлекаясь своим воображением, он часто развивал софизмы и, если не всегда успевал убедить, то все же не вызывал раздражения в собеседнике… Я любила его беседу и еще больше любила его молчание», — вспоминала Елена Григорьевна Пушкина.

Однако этот портрет, рисующий образ почти женски экзальтированный, верен лишь отчасти. В К. Н. Батюшкове было достаточно мужественности. Воспитанник петербургских пансионов Жакино и Триполи, поклонник итальянской культуры и энтузиаст всего изящного, Батюшков принадлежал к старинному дворянскому роду. Его предок Семен Батюшков ходил в середине XVI века послом в Молдавию, Матвей Батюшков участвовал при Алексее Михайловиче в войне с Польшей и с Турцией, Андрей Батюшков служил бригадиром при Петре Первом, Илья — двоюродный дед Константина Николаевича — в царствование Екатерины II подвергся опале за худые речи об императрице.

Традиции служилого дворянства явно ощутимы в самом поэте. Несмотря на слабое здоровье и отнюдь не военную стать, Батюшков в 1806 году, в разгар антинаполеоновской кампании, записывается в ополчение и отправляется в Восточную Пруссию. В сражении под Гейльсбергом получает ранение, а по выздоровлении принимает участие в военных действиях в Финляндии, в войне со Швецией. В войну 1812 года он был адъютантом генерала Н. Н. Раевского, сражался под Дрезденом, Лейпцигом, вместе с русскими войсками вступил в Париж.

Он как будто намеренно обрекал себя на тяготы военной жизни, следуя не только чувству долга. В этом родоначальнике и апологете «легкой поэзии» менее всего было легкости и, кстати сказать, эпикурейской способности к наслаждению. Поставив знак равенства между поэзией и жизнью, потребовав даже особой «поэтической диэтики» для поэта, Батюшков не увидел скрывающейся за этим опасности, для себя самого в первую очередь. Он всегда стремился следовать заветам своего наставника Михаила Никитича Муравьева — воспитывать себя впечатлениями прекрасного, до утонченности развил свои душевные способности и до галлюцинаций — воображение, превратился в необыкновенно чувствительный эстетический инструмент, но не смог найти для себя пути. Батюшков нервничал и скучал и в своей вологодской деревне, и в Петербурге, и в Италии, куда, казалось, рвался всю жизнь; мучился загадкой собственного предназначения. «Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди теперь узнай, что в нем было», — признавался он незадолго до того, как болезнь окончательно лишила его рассудка Батюшков стал жертвой собственного воображения, собственной мечты, сновидческих образов. «Сон поглотил его разум, и действительность превратилась в сон. И был он мертв для внешних впечатлений», — говорил о нем Вяземский, а сам Батюшков писал о себе в одном из стихотворений, созданном в годы душевной болезни:

Премудро создан я, могу на вас сослаться,
Могу чихнуть, могу зевнуть,
Я просыпаюсь, чтоб заснуть,
И сплю, чтоб вечно просыпаться.

В. Г. Бенедиктов (1807–1873)