Силы и престолы. Новая история Средних веков

Еще несколько месяцев после покушения Филельфо продолжал выступать против Козимо и его друзей. Когда в 1433 г. политическая фортуна отвернулась от Медичи: Козимо небезосновательно обвинили в том, что он оказывал влияние на ход военных действий между Флоренцией с Луккой, чтобы обеспечить максимальную прибыль своему банку, – то Филельфо пришел в восторг. Он публично призвал предъявить Козимо официальное обвинение в государственной измене (за которую тот мог бы поплатиться жизнью). Ему не удалось склонить городские власти на свою сторону. Козимо осудили за военные спекуляции, но в наказание всего лишь выслали в Венецию, откуда он довольно быстро вернулся к власти. Когда в 1434 г. он снова явился во Флоренцию, Филельфо понял, что шутки кончились. Теперь из города изгнали уже его самого. Впрочем, на этом его карьера далеко не закончилась: он продолжал занимать высокие должности при герцогах Миланских и провел некоторое время при дворе папы Сикста IV – развратного и продажного человека, но восторженного покровителя искусств. Филельфо преподавал, служил придворным поэтом и неустанно сочинял трактаты, призывающие правителей Европы возродить традиции массовых Крестовых походов и разобраться с турками-османами. Несмотря на все это, его продолжали мучить физические, репутационные и эмоциональные травмы, которые он получил, когда перешел дорогу Козимо в 1430-х гг. В 1436 г. Филельфо сам пытался нанять убийцу для главы клана Медичи. Заговор сорвался, и дело кончилось лишь тем, что, несмотря на всю известность и связи с высокопоставленными людьми, Филельфо еще почти полвека не пускали во Флоренцию.

Только в 1481 г. внук Козимо, Лоренцо Великолепный, снова пригласил его преподавать в университете греческий язык. Однако к тому времени Филельфо было уже 83 года. На этот раз его пребывание в городе Данте оказалось совсем не долгим. Вскоре после приезда он заболел дизентерией и через две недели скончался. Он прожил захватывающую и разнообразную жизнь, и его признавали величайшим знатоком греческой литературы в Западном Средиземноморье. Однако острый язык стоил ему красоты и едва не стоил жизни. Самого себя Филельфо считал благородным человеком, пострадавшим за верность своим принципам: «Стыд не позволил мне быть тунеядцем, – писал он. – Я так и не научился льстить, подхалимствовать и поддакивать»[912]. Другие видели это иначе. «У него был живой ум, – сухо замечал один образованный современник, – но он понятия не имел, как содержать его в порядке»[913].

Сегодня, когда речь заходит о необычайном расцвете наук и искусств на Западе в позднем Средневековье, имя Франческо Филельфо вспоминают далеко не в числе первых. Справедливо это или нет, но этот широко образованный гений не произвел на общество такого впечатления, как некоторые его современники, особенно художники и скульпторы. Звездами эпохи Возрождения стали Леонардо да Винчи и Сандро Боттичелли, Брунеллески и Микеланджело, Рафаэль и Тициан, Пико делла Мирандола и Макиавелли, Ян ван Эйк, Рогир ван дер Вейден и Альбрехт Дюрер. Филельфо стоит среди этих фигур не в первом и даже не во втором ряду. И все же в малоизвестной истории его жизни есть нечто воплощающее саму суть и природу того времени.

С конца XIV в. сначала в Италии, а затем и по ту сторону Альп в Северной Европе расцвело культурное движение, известное как Ренессанс, что буквально означает Возрождение. В это время творческие люди открывали для себя новые (или прежде утраченные) подходы к литературе, искусству и архитектуре и выстраивали новые теории в области политической философии, естествознания, медицины и анатомии.

В эпоху Ренессанса возродился и усилился интерес к достижениям древнегреческой и римской культуры, ускорился технический прогресс в области живописи и скульптуры, распространялись новые идеи в сферах образования и государственного управления. Великие образцы публичного искусства преобразили города. Портретная живопись дала политикам новые инструменты пропаганды. Возрождение длилось не одно десятилетие: по некоторым оценкам, оно еще продолжалось даже в начале XVII в. Некоторые современники с самого начала осознавали, что живут в новую эпоху. Одним из первых об этом заявил Леонардо Бруни, написавший эпическую «Историю флорентийского народа», в которой определил крах Западной Римской империи в V в. как конец одной великой эпохи, а свое собственное время в начале XV в. – как кульминацию долгого пути назад к цивилизации[914]. На эту хронологию до сих пор опираются наши собственные представления о границах Средневековья, что наглядно демонстрирует периодизация таких работ, как эта книга.