Симбиот

— Да мне насрат…. - окончание фразы я проговорил про себя, не желая высказывать вслух, что мне плевать на то, кому и сколько палок кинул интендант В и насколько сильно выросли от этого рога у командира Б. — Моральный облик, конечно, важен. Безусловно. Признаюсь, пример некорректен. Возьмем другой: «Воен-инженер 2 ранга И. во время работы мастером на заводе таком-то имел встречи с иностранными специалистами» — значит, этот инженер враг и вообще человек не хороший…

— Это проявление нормальной революционной бдительности. Он мог оказаться вражеским агентом, ведь так?

— Лев Захарович. Вот вы, по роду своей службы, общаетесь с иностранными представителями практически каждую неделю. И что? Мне вас шпионом считать прикажете?

— Я старый большевик… — начал и тут же осекся Мехлис, видимо вспомнив о том, сколько таких старых большевиков в лучшем случае поехало валить лес на Колыму.

— Оставим этот спор, он все равно ничего не даст. Проблему с дисциплиной нам все равно решать придется, хотите вы этого или нет. Как это сделать, я совета не дам. Сомневаться в вашей компетентности у меня нет ни малейшего основания. Уверен, вы справитесь.

Я все же подсластил горькую пилюлю банальной лестью и, не давая ему опомниться, вновь заговорил:

— Второе. Предупреждаю вас, что в дальнейшем известные мне случаи культивирования шапкозакидательских настроений, попытки обвинения в трусости и паникерстве командиров, изучающих возможности противника и пытающихся на этих примерах выявить наши сильные и слабые стороны, недостатки и заслуги, и все похожие случаи, я буду расценивать как в р е д и т е л ь с т в о, со всеми вытекающими последствиями. Хватит! До такого уже договорились, что крохотную Финляндию, которую на карте не видно, несколько месяцев ковыряли! Х в а т и т!!! Вы обязаны прививать командирам умение трезво оценивать врага, его возможности — сильные и слабые стороны. Вы обязаны вдалбливать им в голову, что их единственная обязанность у ч и т ь с я воевать и у ч и т ь своих подчиненных! Именно для этого страна оплачивает жизнь такого количества здоровенных мужиков, которые вместо того, чтобы стоять за станком или трудиться в поле, занимаются спортом на природе!!! Они должны учиться думать и оценивать каждый свой шаг! Голова у них имеется не только для того, чтобы в нее есть!!! Вы — политработники, обладаете огромным авторитетом! Вас уважают и любят! Отрицать это — глупо! На вас равняются и идут за вами в огонь, навстречу пулеметам!!! Так неужели вы не сможете сделать такой малости, а??? Вы знаете, что я говорю правду. Не можете не знать! Или грош вам цена. Помогите мне сломать эту проклятую традицию! Или штабелей смерзшихся трупов под Суомуссалми вам мало? Пока наших бойцов ножами на лоскуты резать не стали, они так и не могли поверить в то, что в чужих окопах сидят не братья-рабочие, ждущие повода придушить своих буржуев, а враги, которые в них видят лишь оккупантов и насильников собственной Родины! Что мы получили? Мы получили красноармейцев, цепями, волна за волной, в полный рост атакующих неподавленные пулеметные точки. Мы получили командиров, сидящих в теплой землянке и довольно потирающих руки, уверенных в том, что они исполнили свой долг. Ну не виноваты же они в том, что у противника оказалось больше патронов, чем у них, красноармейцев!!!

Своей речью я незаметно довел сам себя до бешенства, на последних словах так треснув кулаком по столу, что он жалобно заскрипел и чуть не развалился. И тут я услышал слова, в реальность которых не мог поверить еще несколько дней назад:

— Наверное, вы правы…

В ту ночь мы еще долго разговаривали с Мехлисом. С ним что-то произошло, что резко изменило его мнение. У него даже взгляд поменялся, превратившись из уничтожающего в просто безразличный. Не уверен в том, что причиной этому мое красноречие. Скорее всего, тут совпало сразу несколько факторов. Изначально он был не готов к тому, что найдется кто-то, кто решится разговаривать с ним в подобном ключе. Он же не знал, что я фактически загнан в угол и просто не имею выбора — либо у меня получится, либо меня грохнут. Мне нужен был результат, а времени на уговоры и приличия не было. И я на него наехал! А что мне оставалось делать? Огромную роль сыграла жесткая критика Политуправления, бурной рекой пролившаяся на комиссарские головы в последние месяцы. Впрочем, критика пролилась на всех. В моей реальности раздача «плюшек» тоже состоялась, только в более скромных масштабах и с отсутствием видимого эффекта. А тут… А как будет тут, я пока еще не знал. Но, скорее всего, в глубине души он сам думал о чем-то подобном. Просто в какой-то момент понял, что стал заложником собственного образа. Он бы и рад вырваться из этого круга, да не мог, а тут «гордиев узел» взяли и разрубили без его участия.