Симбиот

Стоит ли удивляться, что первым моим делом на должности командующего округом было выяснение отношений со Львом Захаровичем? В Минск мы прибыли практически одновременно — комиссар прилетел на самолете, а я приехал поездом. Так что первый день на новом месте был первым для нас обоих. Встреча состоялась еще перед входом в здание штаба, к которому наши машины подъехали вместе. Поздоровались весьма сухо, обменявшись лишь дежурными приветствиями и вяло пожав «друг другу» ручки, после чего каждый отправился принимать дела по собственному ведомству. Перед тем как свернуть к новому кабинету, я обратился к нему с нижайшей просьбишкой о его соизволении посетить мои скромные апартаменты по завершении личных дел. Обстоятельства позволили товарищу члену военного совета посетить командующего лишь поздним вечером, когда штаб практически полностью опустел, за исключением пары сотрудников. Мелкая подколка, а все же приятно, правда?

Перед самым отъездом в Минск я прошел переаттестацию и так же, как и Лев Захарович, получил звание генерал-полковника. Воля случая, либо чей-то умысел, уравняла начальника и подчиненного в новой табели о рангах. Впрочем, заблуждений на счет того, кто из нас стоит выше на социальной лестнице, у меня никогда не было. Генералов у Иосифа Виссарионовича было довольно много, а вот товарищ Мехлис был один. И заменить его было некем. Его авторитет в войсках и военной промышленности был огромен. Если командарм Павлов был хорошо известен в «узких кругах», то Льва Захаровича знали все, включая грудных младенцев. Командиры и директора боялись его до дрожи в коленях, каждый раз переписывая завещание по случаю посещения комиссаром вверенных им заводов или воинских частей. Народ попроще наоборот нежно любил политработника за выдающийся талант оратора и крутые расправы над забуревшим начальством. Что-что, а порку руководства в нашей стране всегда очень любили, не заморачиваясь по поводу ее правильности и разумности. И товарищ Мехлис своим авторитетом пользоваться не стеснялся, карая и милуя, карая, карая и еще раз карая. Но, клянусь головой, что случая, когда бы он использовал собственное положение для достижения каких-то выгод, либо материальных, либо моральных, в природе не существовало. В быту это был аскет, сознательно живущий в по-настоящему спартанских условиях. Он даже не пытался продвигать на лучшие посты своих ставленников, поскольку любимчиков у него просто не было, а существовали фигурки на доске, которые в данный момент смотрелись на нужном месте лучше всего. Ни в коем случае нельзя оценивать Мехлиса, опираясь на общечеловеческую мораль и правила, потому как он себя, скорее всего, к роду человеческому уже не причислял. Чтобы понять, как такое может быть, лучше всего применить аналогию с церковью и верой. Для Мехлиса Сталин был кем-то сродни пророка, учение которого конклав и священный синод одновременно признали единственно верным. Ему же — комиссару, была отведена роль карающего меча и глашатая новой веры, современного инквизитора и муршида в одном лице. Именно такие люди в средневековой Европе отправляли на костер тысячи грешников, которых так или иначе заподозрили в ереси. Они не были ни кровожадными убийцами, ни извращенцами, ни сумасшедшими. Каждый раз, отправляя в огонь новую жертву, они были абсолютно убеждены в том, что делают это во славу божию, их руку направляет длань господня, а мучительная смерть еретиков есть благо для всего человечества. Я уверен в том, что даже спустя столетия вдумчивого поджаривания на самой раскаленной в аду сковородке, отплевываясь от затекающего в рот шипящего масла, заботливо подливаемого дьяволом, они так и не поняли, в чем их вина и где их ошибка. Новоиспеченный генерал-полковник был из тех людей, которые распознают всего два цвета — черный и белый. Он сознательно вытравливал из себя понимание того, что абсолютное большинство людей окрас имеют грязно-серый, не являясь ни ангелами, ни демонами. Не хотел он этого понимать.

Впрочем, его деловые качества сомнению не подлежали. Он был хорошим организатором, толковым пропагандистом и отличным контролером. Ничто не могло скрыться от его всепроникающего взора. Махровые аферисты, лоботрясы, лентяи, а иногда и настоящие саботажники, буквально падали в обморок от одного его взгляда, начиная каяться во всех грехах, как своих так и чужих. Ко всему прочему, он обладал воистину громадной работоспособностью и трудолюбием. Короче говоря, если нужно было разобраться в том, что за безобразия творятся в интересном вам месте, лучшего ревизора найти было трудно. Его невозможно подкупить, нельзя разжалобить и уговорить. Ему ничего не нужно самому — только результат. Эти его качества мне были нужны позарез, и за их рациональное использование стоило побороться.

— Лев Захарович. Давайте поговорим с вами начистоту. Хочу сразу расставить все знаки препинания, во избежание дальнейшего непонимания. Вы не против?

Дождавшись едва заметного кивка, я продолжил: