- Он привел неопровержимые доказательства.
- Доказательства чего?
- Того, что ты соврал насчет него. По меньшей мере один раз, - я приникла щекой к окну. – Мне хотелось разобраться.
- И как? – было заметно, что Нари рассердился. – Много что удалось разобрать?
- Достаточно, чтобы понять, что он не представляет опасности для меня и моей семьи.
- Опрометчивый вывод. Он говорил тебе, что приговорен к пожизненному сроку на Сан-Клементе? Говорил, почему? Конечно, не говорил, иначе ты бы трижды подумала, прежде чем иметь с ним дело. Десять лет назад разразилась война, подробности которой мало кому известны, потому что в ней фигурировали симбионты. Пожалуй, я даже не нарушу правила, рассказав тебе, ведь ты больше не относишься к числу неосведомленных. В войне я не участвовал, тогда еще только собирался поступать в Академию ФБР. Уже после ее окончания, отобравшись в группу, специализирующуюся на симбионтах, я пролистывал отчеты погибших разведчиков, стараясь как можно лучше изучить врага изнутри. Там были снимки с места событий, списки пострадавших, внешние признаки преступников, и знаешь, что запомнилось мне больше всего? Фотография тощего мальчишки, крылатого, с когтями и красными фонарями вместо глаз, стоящего среди груды обгорелых развалин, а под ними – изувеченные человеческие тела. Перечислить тебе его приметы?
Я очень быстро качнула головой и стукнулась лбом о стекло. Отодвинулась с досадой и посмотрела на Нари.
- Почему? – он, казалось, уже не мог остановиться. – Боишься разочароваться в своем новом друге? Который и стал-то таковым исключительно ради того, чтобы беспрепятственно проникнуть в кабинет шерифа округа.
Я рассеянно бегала глазами по его лицу, тщетно пытаясь установить былую неуловимую связь, которая присутствовала с самого первого дня, как мы познакомились, помогая нам с легкостью понимать друг друга.
- Что?
- Немногие симбионты способны столь искусно перевоплощаться в других людей. Перевоплощаться так, чтобы поверили даже близкие; это кропотливый труд, ведь нужно учитывать пропорции фигуры, манеры поведения и, разумеется, тембр голоса, - нам пришлось бы очень сложно, если бы все симбионты умели, как Франциско, подражать чужим голосам. Сколько он изучал тебя, чтобы обвести вокруг пальца мистера Фишера? Месяца хватило?
У меня не было никакого лунатизма. Разумеется, не было, и как я сразу не поняла, ведь это было так очевидно! Прошлым утром я не приходила к отцу на работу. Приходил кто-то другой.
- Что? – с нажимом повторила я, хотя прекрасно слышала каждое его слово.
- Мне нужна была помощь твоего отца. Я передал ему важные материалы, касающиеся пособников Франциско, чтобы он подключил своих подчиненных. Вчера Франциско уничтожил эти материалы. С нововведениями в системе безопасности ему ни за что не удалось бы провернуть такое, но он нашел единственную возможную лазейку, которую я не учел. Мистер Фишер позволил впустить его безо всяких проверок. Тяжело заподозрить дочь в том, что она всего лишь качественная копия.
Бурная речь его, наконец, обрела смысл, и я снова отвернулась, потому что мне нечего было на нее ответить. Зеленый пейзаж за окном все чаще перебивался вертикалями кирпича, от однотипности которых становилось тошно. Весь город мне в момент опротивел, и очень сильно захотелось домой. К Рене. Я с ожесточением прокручивала в голове слова Николь, которым прежде не придавала никакого значения, про то, что Франциско облегчил им с Бенедиктом жизнь. Подвох все же существовал – я ждала его, искала в каждом движении, но, как выяснилось, совершенно с противоположной стороны, ведь раньше мне казалось, что использовать меня попытается именно Нари. Переживая осмысленную и вполне контролируемую симпатию к нему, я все равно готовила себя к его резкой отстраненности, холодности и даже исчезновению, но не задумывалась, что будет, если удар нанесет не он, а Франциско. И удар этот оказался гораздо более болезненным.
Нари притих, видимо, догадавшись, что мне нужно время, чтобы переварить все услышанное. Раздражение его отпустило, он сделался прежним: осторожным в высказываниях, чутким и доброжелательным. Однако это было совершенно бессмысленно, ведь ничего больше нельзя было вернуть в привычное русло. До самого полицейского участка – сорок минут пути – мы почти не говорили.
По прибытии я выбралась под мягкое июньское солнце, постояла, опустив глаза, и вскоре почувствовала, как Нари дотрагивается до моего плеча.
- Андреа, я понимаю, что настал не самый простой для тебя период…
- Нет! – тотчас ощетинилась я. – Пусть ты теперь думаешь про меня по-другому, но в моей жизни ничего не изменилось! Я в порядке!
Аббадон неожиданно выплыл из-за моего плеча, нарочито вальяжно стрельнул алыми глазами, будто желая напомнить о своем присутствии, однако я успела закончить свою тираду прежде, чем засомневалась в ней. Нет, конечно, многое изменилось. Я с радостью поплакалась бы Рене или даже Франциско, не будь он последним негодяем на земле, а вот жалость со стороны Нари почему-то была мне в тягость.