Симфония Искажений (СИ)

— Я тут попала в одну передрягу, — продолжила она бесцветно, взгляд ее забегал из угла в угол. — Кажется, я нечаянно убила человека.

— А?.. — Фрэнки уронил полный чайник себе на ноги и зашипел от боли. Выплеснувшаяся вода растеклась по полу. Вместе с отвратительным ощущением холода и прилипшей к телу мокрой одежды в душу прокрался липкий, столь же холодный, сковывающий мысли и движения страх.

— Фу, ты меня перепугал! — Мадлен подскочила на месте и сердито топнула ногой.

— Ну-ка повтори, что ты сказала, я, наверное, ослышался? — пролепетал Фрэнки.

— Я нечаянно убила человека. Ох, не смотри на меня так своими чудовищными глазами! — Ее передернуло. — Он пытался убить меня, понимаешь? А я, защищаясь, кажется, убила его…

— Кажется?..

— Ну, похоже на то. В общем, пырнула его ножом.

Мадлен поднялась с места, подплыла к оцепеневшему Фрэнки и нежно коснулась его спины в районе пояса:

— Вот сюда.

Он нервно вздрогнул, отшатнулся. Он был в смятении, оглушен, ошеломлен, но кое-что постепенно начало проясняться: Мадлен хочет вовлечь его во что-то недоброе. Ее обидели, ее хотели убить? Но если она — невинная жертва, почему она побежала к нему, а не в полицию?

— Пожалуйста, не откажи мне в маленькой просьбе, — меж тем добавила Мадлен. — Позволь остаться у тебя на ночь. А потом, если что, скажи, что я была у тебя и в тот час, когда…

— Я п-понял, понял, — закивал Фрэнки.

— Это значит «да»? — вкрадчиво спросила она.

— Д-да, конечно, — ну разве он мог ей отказать? Что бы она ни натворила — разве можно было ее бросить в беде? Ее образ в его сердце не потускнел, не разбился, алтарь не пошатнулся, просто изменилась природа света, сопровождающего его богиню.

— Спасибо! Я знала, что ты не подведешь, — его наградой была сияющая, прекрасная улыбка любимой женщины. — И вот еще что, малыш: когда я говорю «остаться на ночь», я имею в виду, что мы можем быть вместе. Понимаешь?

Фрэнки стал совсем пунцовым. На него как из печки жаром дохнуло; но беспокойный разум подростка-идеалиста сразу вынес беспощадный вердикт: «Это неправильно! Это грязно! Нет! Все должно быть не так!» Как ей, в самом деле, не стыдно открыто предлагать такой обмен услугами, будто возможность быть с ней как с женщиной — нечто столь же обыденное, как покупка куска мяса на рынке?

— Э… не пойми меня неправильно… — Чем больше он запинался, тем неумолимее росла его неуверенность в себе. — Если я тебе хоть немного нравлюсь… но я ведь знаю, что это не так.

Он не сумел закончить свой монолог и опустил глаза, мечтая провалиться сквозь землю от стыда за себя и за Мадлен.

— Я поняла тебя, — она ласково улыбнулась и воздушно чмокнула его в щеку. — Спасибо тебе, Фрэнки, что ты такой чистый. Мне кажется, ты должен меньше стесняться себя. Ты должен гордиться собой, слышишь? И не думай, что ты хуже других, потому что не похож на них. Ты лучше, гораздо лучше. Понятно тебе, дружок?

Фрэнки растаял от похвалы — и поймал себя на мысли, что в его любви к Мадлен больше платонического начала, чем слепой страсти, желания обладать объектом обожания. Он просто потянулся к однажды приласкавшей его женщине, тоскуя без материнской заботы, нуждаясь в теплой поддержке. Так перекорежилось его одиночество, так извратилась тоска по дому. И в этот момент его разум окончательно прояснился; и в грязно-испуганно-сладкий уходящий туман ворвалась тревожная мысль, которую он не преминул озвучить:

— Мадлен, тот человек, которого ты, кажется, убила… Что, если он не умер?

Мадлен замерла. Она явно не была готова к такому вопросу, да и неудивительно: услышать подобное от Фрэнки! От этого птенца!

— Хочешь, чтобы я вернулась и добила его? Так, что ли?

— Н-нет, вовсе нет! — заверил ее Фрэнки, ужасаясь собственным мыслям и словам, неожиданно циничным. — Я только хочу сказать, что если он жив, тебя никакое алиби не спасет, знаешь ли.

— Да, ты прав, — Мадлен кусала губы. — Ты прав. Я не хочу туда возвращаться… но чем скорее, тем лучше. — И, глядя ему в глаза, добавила вкрадчиво: — Поможешь мне?..

Фрэнки не хотел соглашаться, но, конечно, согласился: трудно было противостоять очарованию умоляющей прекрасной женщины, к тому же неугомонный идеалист внутри него строго замечал, что слабому существу в беде нужно помогать, что раз уж вызвался — иди до конца, да и вообще много всякой ерунды плел, к какой может всерьез прислушаться только подросток. К сожалению, Фрэнки как раз и был — только подростком. И Фрэнки пошел с Мадлен — боясь, что их заметят, боясь, что завтра они окажутся в тюрьме, боясь увидеть труп и боясь увидеть живого.

Они выполоскались под октябрьским неласковым ливнем, испещрили лужицами и следами от грязных подошв неуютную темную лестницу, открыли дверь, обмирая и шикая друг на друга, и Мадлен зажгла свет дрожащей рукой в перчатке.

И сразу судорожно прикусила кулак, чтобы не завизжать: прямо на нее снизу вверх смотрел смертельно раненный ею же человек, привалившись к стене с ножом в руке. Под ним и вокруг него стелилась кровь; он истекал кровью.

— Травануть меня хотела, сука, — сонно произнес умирающий. — Иди сюда, мразь!