Симфония Искажений (СИ)

Эшли замерла, прислушиваясь, и затрепетала всем телом: она узнала ту самую мелодию, которой Фрэнки, сам того не подозревая, однажды выстелил путь в ее сердце. Внутри всколыхнулась невыразимая нежность; мысли наконец-то прояснились, и она с удивлением обнаружила, что лежит на полу в «Мелодии», в Сонном Доле. У себя дома. У стены — все то же старенькое фортепиано, а за ним — ее Фрэнки, растрепанный, в мятой полосатой рубашке на пару размеров больше, чем нужно, кажущийся невыразимо хрупким и одиноким. Точно так же он выглядел в тот момент, когда она услышала его прекрасную музыку впервые; и все, что было после, сразу показалось Эшли затянувшимся кошмаром.

— Фрэнки… — она встала, помогая себе здоровой рукой, стерла кровь с лица и кое-как доковыляла до музыканта. — Фрэнки!

Он прервал игру и повернулся к ней. Его глаза сияли бледно-голубым огнем, от снежной белизны кожи хотелось плакать.

— Мне приснился страшный сон, — Эшли глупо улыбнулась, капая кровью на пол. — Очень длинный страшный сон… Будто ты завел себе друга, который хочет тебя убить. Будто ты совсем меня не любишь…

— Я люблю тебя, — произнес Фрэнки.

— Ты… меня?.. — она вспыхнула, не веря своему счастью. — Меня?.. Но я… Я изуродована…

— Это было во сне.

Во сне! Она потянулась к Фрэнки, не желая ни о чем больше говорить: некоторые вещи лучше выражать не словами. Прижалась к нему всем телом, зарылась носом в ворот его рубашки и, опьяненная недостижимой близостью, начала целовать его ключицы, шею, подбородок; дошла до губ и припала к ним, робко пробуя на вкус незнакомую мягкость. Отстранилась, пытаясь перевести дыхание.

Светлый огонь в глазах Фрэнки угас, сменившись чернотой, заполнившей всю радужку, а потом и белки. В новорожденной ночной тьме плавали звезды.

Эшли вздрогнула, испуганно вскрикнула, но он не дал ей вырваться и убежать: резко прижал к себе и вовлек в новый поцелуй. Его язык скользнул ей в рот, и она почувствовала, как в горло проникает что-то ледяное и студенистое; рука зашарила под вырезом ночной рубашки, и грудь пронзила холодная, дерущая сердце в клочья боль. Раны на лице, руке — раскрылись полными жажды солнца цветками и расползлись в стороны, растягиваясь, разрывая кожу, сосуды.

Собрав последние силы, Эшли оттолкнула от себя мучителя, но избавиться от него не смогла: лицо его, за исключением провалов глаз, обратилось в бесформенную белую массу, наполовину перетекшую в ее рот, а тело, перекручиваясь и меняя форму, норовило слиться с ее телом.

Если бы она попала в Искажение, она могла бы попробовать сосредоточиться на мысли о спасении, как в прошлый раз; но разве бывают такие Искажения? Видимо, это просто сон, бред, галлюцинация. Если умираешь во сне — просыпаешься. Нужно просто немного потерпеть, чтобы прийти в себя.

Вокруг все рушилось. Стены разбивались, обдавая ее мягкими брызгами, похожими на прохладные касания воды. Фортепиано стекло на пол коричневой лужей, а сам пол рассохся, раскрошился и начал таять в объятиях пустоты.

Последним, что увидела Эшли перед смертью, были падающие звезды в глазах Фрэнки.

***

После того, как Фрэнки ушел за помощью, Сид впал в бессознательное состояние. Прибывший врач настоял на немедленном переливании крови — Сильвия стала донором, — и, осмотрев больного, предложил поместить его в больницу для обследования. «Проблемы с сердцем», — уклончиво сказал он. Сильвия в ответ прозаикалась, что н-не м-может быть и н-никогда т-такого н-не было, а Фрэнки молча жевал губы, внутренне холодея: перед ним совершалось что-то незримое, неумолимое, неотвратимое, и он догадывался о причине тех самых «проблем». Каким обследованием, каким лекарством здесь помочь?

Он не воплотил в жизнь свое намерение рассказать Сильвии про Симфонию: едва узнав, что случилось с братом, та затряслась и так горько расплакалась, что Фрэнки не нашел в себе никаких моральных сил добить ее новыми подробностями — точно так же, как не сумела это сделать Эшли.

Они решили подождать, что скажет про больницу сам Сид, когда очнется. Фрэнки сделал вид, будто на что-то надеется: вот и дожил, в обществе обманщика сам стал обманщиком. Он остался вместе с Сильвией у изголовья больного, но они уже не пытались целоваться и озорничать: оба притихли, поникли. У бедной девушки дрожали руки, и Фрэнки забрал их в свои, пытаясь отогреть и успокоить ту, что не раз успокаивала его. Ему хотелось быть — или хотя бы казаться — сильным ради нее.

Вскоре после отъезда врача явилась Мадлен. Она долго смотрела на Сида оценивающим взглядом, изучала стойку с капельницей, а потом отрывисто спросила, обращаясь к Сильвии:

— Он умирает?

— Нет! — с ужасом ответила та: никто не смел произносить это слово, а с губ Мадлен оно слетело так просто, словно речь шла о погоде.

Фрэнки пристально наблюдал за ней, внутренне подобравшись. Почему-то ему хотелось прогнать Мадлен, защитить от нее Сида, запретить ей на него смотреть и интересоваться его состоянием, хотя у нее на то было полное право.

— Все будет в порядке, — Сильвия нервно сцепила руки в замок. — Это просто анемия.