Симфония Искажений (СИ)

Как назло, Мадлен быстро упустила Сида из виду: стараясь ступать бесшумно и не попадаться ему на глаза, она дала ему слишком большую фору, да вдобавок еще засмотрелась на дома, увитые буйно разросшейся зеленью. Но она не падала духом: почему-то ее не покидала уверенность, что она не заблудится. Вжавшись в стену, осыпавшую ей на плечи кирпичную крошку, Мадлен жалела, что каблуки выдают ее, — приходилось идти на цыпочках. Впрочем, в развалинах своего шума хватало: это был и стрекот цикад, и на удивление редкие и растерянные трели птиц, больше похожие на вскрики, и шелест листвы, колыхаемой ветром, и невнятные шорохи, доносившиеся из уснувших навеки построек, — должно быть, летучие мыши. Мадлен старалась не думать о диких зверях, а вообразить что-то сверхъестественное ей не позволяла бедная фантазия; да и что можно вообразить на свежем воздухе в прекрасное летнее утро, пусть даже ты находишься в невозможно странном месте?

Она осторожно двинулась по узкой улочке наугад, надеясь, что заросшая травой дорожка выведет ее если не напрямую к Сиду, то хотя бы на открытое место, где можно будет сориентироваться и подумать. Дома обступали ее встревоженными соглядатаями, пару раз она вспугнула ящериц и один — змею; вот тут Мадлен стало по-настоящему страшно, но ненадолго: нужно просто быть внимательней, к тому же ядовитые змеи в здешних лесах не водились. Отдельные шорохи и необъяснимые звуки, сопровождавшие ее, она старалась не замечать — пока звуки эти не стали отчетливо приближаться.

Юркнув за остатки деревянного забора, Мадлен замерла. Прислушалась. И уловила человеческие шаги: какое-то шарканье, или как будто кто-то подволакивал ногу.

Сид? Так это не она следила за ним, а он — за ней? Несмотря на то, что она была уверена в безобидности и физической слабости Сида, по позвоночнику пробежал холодок: в таком безлюдном месте и на помощь-то не позовешь. Случись что — ее даже не найдут. Более того — ее и не станут искать! В Ллойдс-хаусе никто ее не хватится, поскольку все решат, что она уже уехала; ее творческий отпуск еще не кончился, поэтому и на работе никто ничего не заподозрит, а после пропажу вполне могут списать на капризы и взбалмошность: «Ох, эти звезды! Разрываем контракт с ней»; а друзья — а у нее есть друзья?

В памяти некстати всплыл Фрэнки — не этот, нынешний, колючий и растерянный, вцепившийся в Сида, как в мамкину юбку, и злой, злой, бесконечно злой на нее, а другой — робкий и чистый мальчик, глядевший на нее с обожанием, мальчик, который мог быть похож на ангела, не будь он так уродлив; который мог стать самим ангелом, не запятнай она его чужой кровью. Если бы только у нее был сейчас этот Фрэнки! Но он утерян: его глаза смотрят на Сида, сердце — на Сильвию, он обрел новую любовь и черпает новые силы в них двоих, и даже он — о ней теперь не побеспокоится. Так пусть же будут прокляты все резонирующие, эти подобия человека, бесполезный мусор, не принадлежащий ни одному из существующих миров!

Она собралась с духом и храбро шагнула навстречу Сиду — лучше встретить его лицом к лицу, раз уж все открылось, чем трусливо и бессмысленно прятаться. Хватит с нее на сегодня унижений.

Только вот не Сид шел ей навстречу, время от времени опускаясь на четвереньки, о нет; не Сид вырос до нескольких метров, растерял где-то по дороге одежду, похудел до ясно выпирающих наружу костей и отрастил третью руку на спине, волочившуюся за ним пугающим семипалым хвостом. Невероятное, отвратительное создание, не обезьяна и не человек — настоящий монстр приближался к ней.

Мадлен хотела завизжать, но язык ее не слушался: она не смогла выдавить ни звука, словно в кошмарном сне, где все движения замедляются, а роскошь крика непозволительна.

Чудовище остановилось в двух шагах от нее. Чудовище улыбнулось ей.

И тут Мадлен совершила ошибку: она повернулась и побежала. Каблуки немедля подвели ее — она споткнулась, напоролась ногой на битое стекло и упала, вскрикнув от боли. А в следующий момент что-то налетело на нее сзади, сгребло и смяло; и все ангелы мира не пришли ей на помощь.

***

Как оказалось, дорога к Резонансметру ясно отпечаталась в памяти Фрэнки: он даже не ожидал, что найдет путь так уверенно. И хотя все в нем переворачивалось и требовало бежать назад, пока не поздно, он шел вперед, — словно по болоту, увязая все глубже, изнемогая все сильней. В каждом окне ему мерещился зловещий взгляд, за каждым углом — затаившийся монстр. Сердцу стало тесно в груди. Сахар таял в потных ладонях. Все чувства были обострены до предела — именно поэтому Фрэнки, ожидавший предательского шороха где-нибудь за спиной, уловил мелодию чуть раньше, чем смогло бы человеческое ухо. Уловил не слухом, но отозвавшейся душой, всем существом; и страх куда-то ушел, сметенный смутным предчувствием чего-то величественного и прекрасного.