Симфония Искажений (СИ)

Зачем Сиду было обманывать сестру? Ясное дело, что ни в какую больницу он не поехал. Так куда же он направился на самом деле? К женщине? Откуда бы он взял эту женщину, если не выходил из дома? В гости к друзьям? Рано утром? Еще и с незажившей раной, с анемией — в таком состоянии только кататься и развлекаться! По каким-то делам, связанным с Симфонией? Может, в библиотеку или в архив какой? Тоже вряд ли: он сказал бы об этом Фрэнки, ведь они работают вместе, как-никак. А значит, оставался только один вариант. И его следовало проверить, причем немедленно.

Фрэнки повезло меньше, чем Мадлен: редкие машины проносились мимо, не желая подвозить его, и ему пришлось буквально броситься под колеса таксомотора, чтобы водитель затормозил и распахнул перед ним дверь с потоком площадной брани. Фрэнки пообещал ему двойную оплату за «Мнимый Рубеж, как можно скорее!», и это отчасти примирило таксиста с перспективой везти неизвестно куда чокнутого тощего уродца. Впрочем, до Мнимого Рубежа они не доехали: вертевший всю дорогу шеей и беспокойно ерзающий на сиденье Фрэнки увидел автомобиль Сида на обочине и велел остановиться, после чего сунул водителю, не глядя, мятую банкноту с прилипшим к ней куском сахара и выскочил наружу.

Как он и опасался, автомобиль был пуст. И навстречу незваному гостю, обрамленные ясенями и оплетенные плющом, распахивались невидимые врата Мнимого Зазеркалья.

Фрэнки обхватил себя за плечи: его била дрожь. Ноги отказывались идти по уже знакомой тропе. Никогда еще он не казался себе таким одиноким, слабым и беззащитным. Он боялся обитателей Зазеркалья, чудовищных, непредсказуемых и агрессивных, боялся самой атмосферы этого места и, наконец, боялся Резонансметра.

«Не ходи туда! — вскричал шестнадцатилетний Фрэнки. — Тебя туда никто не звал! Сиди тихо и не высовывайся! Если ты не пойдешь, это не сделает тебя плохим человеком или предателем!»

«Но там Сид, он болен и он ненормальный, — уперся двадцатилетний. — Он навредит себе. Я хочу быть рядом и помочь. Мое беспокойство за него сильнее страха! Ну ладно, не сильнее, но вполне сопоставимо по размерам!»

Он закрыл глаза, стиснул зубы и заставил себя идти.

***

Мадлен прищурилась, пытаясь разобрать вывеску на осевшем строении с тоскливыми дырами в полусгнившей соломенной крыше. Ноги в кокетливых босоножках на каблуке ныли и кровоточили: пару раз она наступила на стекло, но даже не обратила на это внимания. Больно уж занятным оказалось место, куда ее занесло полубезумное любопытство, за которое она себя теперь уже нещадно корила. Она поступила глупо, нелепо, как влюбленная идиотка — влюбленная идиотка, которая не влюбилась: смешно! Ее чувства можно было сравнить с чувствами человека, поставившего целое состояние на лошадь, проигравшую скачки: досада, бешенство, разочарование, злость на собственную глупость и недальновидность; неудивительно, что ее понесло неизвестно куда на основании дурацких подозрений, после таких-то душевных потрясений!

Она остыла еще в такси, еще до того, как уверилась в отсутствии гипотетической соперницы, но решила продолжить преследование, поскольку любопытство уже было не унять. И результат превзошел все ее ожидания: Сид зачем-то вздумал гулять по каким-то развалинам в лесу! Действительно странное место, и туда человека в своем уме просто так не потянет; даже если учесть, что Сид — пианист, а значит, имеет непосредственное отношение к искусству и прочей эфемерной чепухе, Мадлен знала, что он не принадлежит к сорту сумасшедших романтиков, любящих шататься под дождем и у черта на рогах.

А что насчет его тени? Той его части, к которой Мадлен так и не удалось подобрать ключ? Она смутно догадывалась, что развалины в лесу имеют к этому непосредственное отношение, но от попытки связать одно с другим у нее начинала болеть голова. Может, Сид убил человека и где-то здесь закопал труп? А может, он держал в таком месте какого-нибудь сумасшедшего родственника или собственного ребенка-уродца? В любом случае — здесь какая-то тайна, а владеть тайной — значит владеть информацией, значит — быть способной на шантаж. Неплохо. Не исключено, что ее ревнивый порыв принесет материальную пользу.