Симфония убийства

Ударило еще раз. Теперь уже со всех сторон. Такого удара раньше не было — Виктор не знал, куда и как повернуться от боли, которая только давила на него и увеличивалась. Удары закончились — теперь уже не удары, а мощный пресс давил на него. Голова уперлась во что-то твердое, неподкупное. Стало невыносимо больно. Виктор задыхался. Он открыл рот, но что-то липкое ощутил на губах, никакого воздуха не было. Только тиски все больше и больше сжимали его голову, выталкивая куда-то сквозь твердую стену. Какая-то сила безжалостно тащила его. Голова попала в огромную струбцину, которая сжимала ее — с каждой секундой все больнее и больнее. Виктор не мог больше вынести — он заорал и потерял сознание. Все, что последним пришло в его голову вместе с болью — это надежда, что он умрет и все кончится. Еще мгновение, и Силов уже не смог вспомнить о свете, еще одно сжимание головы, и ушла надежда, и он не запомнил, в чем она заключалась. Больше в Викторе ничего не осталось. Память исчезла окончательно, и только слезы произвольно и беспомощно потекли из глаз. Он плакал…

IV

— Ну, что? Сколько там? — Бочаров напряженно смотрел на какие-то окошки в агрегате и ничего не понимал.

— Выходит на норму, Арсений Сергеевич, — санитар даже ткнул карандашом в окошечко для убедительности Бочарова.

— В рубашке родился мужик, — красивая женщина возилась у головы Силова, снимая инопланетные антенны и наушники.

— Благодарю вас, коллега. — Бочаров, не снимая резиновых краг, протянул руку санитару. Тот пожал ее. — Через час прошу в кабинет без перчаток. Сегодня для вас рабочий день закончился. Особая благодарность за риск, мужество и ответственность доктору Швайко.

Раздались резиновые аплодисменты, а санитар раскланялся.

— Сергей Иванович, ваш рабочий день мне неподвластен, но ежели желаете, милости прошу. Правда, будет не коньячок, а по традиции — спирт. Но вам найдем, товарищ полковник.

Все вышли, Игнатьев даже не успел толком рассмотреть Силова. Хотя все эти пять минут, сколько находился комнате, он не отводил глаз от Виктора.

— Профессор, что это было? — Сергей Иванович не вполне соотносил виденное с собственным пониманием лечения психических больных. Они вошли в кабинет, но полковник остался стоять у дверей. Бочаров мыл руки за ширмой.

— Электросудорожная терапия… По-вашему, электрошок…

— Пять минут? — Игнатьев даже опешил. Он понимал, что это электрошок, но в его практике хватало прикосновения, а тут столько времени. А по конвульсиям Силова он понимал, что ток был намного больше, чем тот, который используют, чтобы парализовать противника.

— Откуда пять минут, батенька. Три минуты сорок одна секунда…

Это почему-то успокоило Игнатьева. Он даже хотел сесть в кресло, но остановился.

— Он мог умереть? — полковник крикнул, чтобы за шумом воды можно было расслышать его тревогу.

— Легко, — вода стихла, доктор вышел из-за ширмы, вытирая руки. — Но не умер…

— То есть вы рисковали?

— Конечно. Но… лечить так лечить, правда же, товарищ полковник? Вот вылечили, кажется.

— Вылечили?

— Думаю, да. Завтра посмотрим окончательно.

Сергей Иванович как-то заискивающе спросил:

— Доктор, у вас есть сигареты?

— Есть, голубчик, и даже очень хорошие… Пойдемте на балкон.

На балконе стояли две табуретки и узкий шкафчик — стеклянный, с внутренней стороны завешенный шторками. Игнатьев сел на табуретку и облокотился на перила балкона, положив голову на ладони. Внизу синие играли против белых в футбол. Три на пять — синих было пятеро. Один из белых играл по-настоящему, двое просто откидывали мяч куда попало — поддавки никто не оценивал, синие играли самоотверженно, падали в подкаты, боролись на каждом участке поля, которое представляло собою квадратик метров по семь-восемь в каждую сторону.

— Вот, угощайтесь и оцените аромат.

Сигареты лежали в портсигаре и понять, что они собой представляли, было невозможно. Да еще и без фильтра.

— Наркотик, — попытался пошутить Игнатьев.

— Угадали. Курю очень редко, но только их, родимых. Camel настоящий, без вирджиниевской травы, американский. Коллега привозит через дипкурьера, а тот уж мне посылает. Сигарет таких и в Нью-Йорке не купишь. Так что пробуйте.

Игнатьев не оценил — по лицу Бочарова это было видно. Сергей Иванович после каждой затяжки разглядывал сигарету, но не докурив и половины, похвалил:

— Крепкие для меня будут. Но вкусные…

Профессор снисходительно посмотрел на Игнатьева и демонстративно затянулся, смачно и глубоко… По всему было видно, что доктор удовлетворен операцией и ждет, когда закончится этот час, чтобы выпить и отметить успех доктора Швайко, который все время казался санитаром. Оставаться Игнатьеву совсем не хотелось, он встал и направился к выходу. У самых дверей Сергей Иванович обернулся:

— Доктор, как вы думаете, он раскается?

Бочаров стоял в дверях балкона и дымил во дворик.

— Нет, не раскается. Не в чем ему будет каяться — он ничего этого не вспомнит никогда.

— Как не вспомнит? — полковник побледнел.