Симфония убийства

Стало совсем темно, но не страшно. Виктор уже готовился заснуть, как что-то необычайно сильное взорвалось в нем, подбросило его, и в это мгновение стало очень светло, так ярко, словно солнце было совсем близко, смотреть на него было невозможно, оно слепило все вокруг себя. И не угасало, как это бывает со вспышками, оно выжигало все на своем пути, неслось куда-то. Силов почувствовал, что солнце схватило его, Виктора, и понесло с собой. Какой-то ветер тормозил полет, но солнце тащило и тащило его за собою. Еще один взрыв внутри груди или головы, понять было нереально, стало еще ярче, стало невыносимо горячо, хотелось кричать. В этом аду неожиданно взорвалось еще раз — Виктор сообразил, что его больше нет, он не может ощутить свое тело. Его не стало, ничего не стало… Взрывы кончились, а солнце постепенно тускнело и тускнело. Вот уже и глаза привыкли, только понять, как эти глаза смотрят без головы, неизвестно. То, что никакой головы у него нет, Виктору было ясно. Как нет ни ног, ни рук — ничего нет у него. Свет постепенно пропадал и как-то быстро превратился в белесое непрозрачное пространство. Виктор вспомнил — однажды он уже видел это. Совсем недавно — он помнил каждое мгновение прошлого события и сейчас испугался. Кажется, будет намного ужаснее, чем в прошлый раз. Но нет, ничего не происходило. Белесость исчезла окончательно, Виктор оказался в полной темноте. Никакого холода, жары он не чувствовал. Он вообще ничего не чувствовал. Показалось, что все остановилось навсегда… навсегда… навсегда…

Страха не было. А то, что было в сознании, невозможно назвать страхом. Это было небывалое ранее ощущение — ничего нет, вокруг ничего нет. Вообще ничего… Только он один, и все. Это понимание не давалось как страх, горе, отчаяние, вовсе нет. Казалось, что теперь так и останется — одинокое сознание в мире пустоты. Виктор хотел открыть глаза, закрыть — ничего не менялось, он не мог этого сделать. Совсем не понимал, что можно еще предпринять — никакое желание не поддавалось. Не было ни глаз, ни рта, ни ушей. Была беспомощность, и все.

Виктор стал вспоминать о боли, которая предшествовала этому ужасному покою. Он отчетливо осознавал, что боль могла, конечно, пройти, но теперь бы что-нибудь да болело, что-нибудь да и осталось бы в памяти. Нет, он не мог ничего вспомнить. Мысли не исчезали, они мелькали в Силове, он пытался зацепиться хоть за одну какую-нибудь из них — ничего не получалось. Отчаяние охватило Виктора, хотелось плакать, просто плакать, как плачут маленькие дети. Промелькнула еще одна мысль, которую Силов заставил остановиться и рассмотрел подольше. Он вспомнил, как в семь или восемь лет он во дворе с мальчишками делал скобочные пистолеты из доски и авиационной резины — тонкой и прочной круглой резины. Ему хотелось сделать даже автомат, тогда резина натягивалась бы сильнее и скобка — согнутый гвоздь без шляпки — летела бы с огромной силой. Вспомнил, как вышел на улицу с этим автоматом и бутербродом. Никаких крыс за гаражами не было, но проверить оружие очень хотелось. Девочка, маленькая девочка шла с мамой, и Виктор сзади выстрелил ей в ногу. Отбросив автомат, он подбежал к ней, испуганный и несчастный — ни мама, ни тем более девочка не подумали на него. Виктор схватил ногу и стал высасывать кровь из ранки, стараясь достать эту проклятую скобку. Ничего не получалось, сила удара вонзила согнутый гвоздь глубоко в мышцы. Подбежали люди, потом приехала «Скорая помощь», девочку отвезли куда-то. Вечером к ним в квартиру пришел милиционер, о чем-то говорил с папой, потом позвали его, несмотря на то, что Виктор притворился спящим. Папа, милиционер и Виктор ночью, с фонариками пошли в мальчишеский штаб, где строгались приклады и делались пистолеты. Там милиционер сел на какой-то ящик и стал записывать фамилии, которые вспоминал Силов. Потом его похвалил милиционер, а папа шел домой молча, хотя Виктор несколько раз попытался с ним заговорить. Дома отец курил в форточку на кухне, а Виктор стоял возле — ему было страшно, что отец ничего не говорит. Отец сказал, докурив сигарету: «Знаешь, иди-ка ты спать, подлец». Виктор ушел к себе и пролежал так почти до утра. Только когда проснулся, он понял, что рядом сидит мама и плачет. Виктор сделал вид, что все еще спит.