Симфония времени и медные трубы

План занятий летел! Но Залесский этого не замечал, а, совершенно довольный, выслушивал увертюру, а после неё «заказывал» что-нибудь ещё, никак не относящееся к намеченным на сегодня занятиям. И просиживал он подолгу, иной раз за ним прибегали посыльные из штаба части. Он, ничего не скажешь, благодарил и напоминал, что ещё придёт, дескать, готовьте новые вещи, а сам же мешал их приготовлению.

Оркестр имел не только порядочный запас строевых маршей, но уже было подготовлено и несколько концертных программ. Это дало возможность организовать несколько концертов в клубе части и, что ещё больше понравилось Егорову, провести некоторое количество концертов непосредственно в батальонах, прямо среди красноармейцев. И вот тут-то он, имевший не один год практической работы с хорошими, большими симфоническими оркестрами в громадных, великолепно оборудованных концертных залах, пожалуй, впервые осознал, как нужна музыка здесь, вдали от городов, в самой гуще народа! Нет! Такой внимательной, такой чуткой аудитории не бывало в концертных залах! Никогда в концертных залах так благодарно не принимали исполнителей. Что бы ни игралось, какое бы произведение ни звучало, всё слушалось внимательно, с подлинным интересом. Правда, Егоров считал необходимым перед каждым исполняющимся произведением дать коротенькую характеристику и автору, и самому произведению! «Ох, сюда бы да мой оркестр, хотя бы из Т**, вот было бы удовольствие», – думал Егоров в эти минуты. Но слушатели были благодарны и за этот оркестр, оркестр, только что сколоченный, играющий на поношенных, нестройных инструментах, кое-что исполняющий с трудом, что называется, «еле-еле»!

По воскресеньям Егоров выводил оркестр в солдатскую столовую. Ежедневно оркестр выходил играть развод караулов, процедуру длительную, так как караул был большой, постов было много! Капитан Безродный часто давал задания Егорову играть на строевых занятиях того или иного батальона, словом, музыка звучала в части не переставая, оркестр жил полнокровной жизнью, и не было такого человека в части, который бы не говорил: «Ну, наши музыканты молодцы, без них плохо было бы!» – это, конечно, было высшей оценкой оркестру.

А теперь добавилась ещё одна обязанность. Подготовленные команды вместе с боевой техникой надо было отправлять на передний край, где эту технику с нетерпением ждали. Майор Рамонов решил, что эти команды надо провожать с почестями.

– Давайте их провожать на посадочную платформу с музыкой. Они, конечно, достойны всякого внимания и уважения с нашей стороны! – так сказал он Егорову.

И это выходило очень хорошо! Ещё до отхода эшелона от платформы почти все уезжающие подходили к оркестру, благодарили музыкантов, жали им руки. Прощались по-братски! А когда эшелон медленно двигался вдоль платформы, оркестр играл один из своих любимых маршей, «Ленинский призыв», один из лучших маршей Чернецкого, главного инспектора военных оркестров Красной Армии.

Много командиров и солдат подходило к Егорову и высказывало свои пожелания послушать те или иные песни, бытовавшие в дни войны и распространившиеся уже в частях. Много названий было: «Синий платочек», «В землянке», «Парень кудрявый», «Два Максима» и пр. Как водится, нот этих песен не было, и достать их было негде! Но Егоров как-то уже привык к тому, что заботиться обо всех вещах, нужных для жизни, надо было самому, меньше всего возлагая надежды на помощь со стороны Инспекции военных оркестров. Просто Егорову приходилось записывать эти песни, гармонизировать и оркестровать их. Жалобщиков не было. Правда, все эти песни были несложными, пожалуй, даже примитивными! Когда, уже в дальнейшем, Егоров увидел эти песни напечатанными, он не нашёл в них большого расхождения со своими обработками. Главное же было то, что слушатели оставались довольными и благодарными.

Словом, оркестр полностью вошёл в жизнь части, и уже трудно было представить часть эту без оркестра.