Симметрия мира

Из Мюнхена я перебрался в Париж, где открыл собственную галерею и через год женился на Юлии, дочери Ивана Сорокина, русского писателя, давно осевшего во Франции и почти забывшего свои русские привычки и родной Псков. Мы жили в небольшом доме в Сен-Дени. Детей бог не дал и мы не стремились к этому – жили для себя, безоглядно и счастливо. Беда пришла на девятый год, неожиданно и стремительно разрушив нашу жизнь. Юлия умерла. Вместе с ней умер интерес к окружающей меня жизни. Я тупо запил, как это умеют делать только русские – планомерно и неуклонно двигаясь ко дну. Там я, скорее всего, и оказался, если бы не вмешался тесть, который буквально вытащил меня из этого омута. Он заставил меня взять себя в руки и начать жить заново.

Я перебрался в Нью-Йорк, к его брату, который помог мне с обустройством в городе. Потом, уже через полгода, когда начал активно заниматься творчеством и налаживать связи в богемной среде Нью-Йорка, на одной из вечеринок, я столкнулся с Яшей. После первых проявлений удивления и радости, он рассказал мне, что живёт здесь с тех пор, как приехал из Мюнхена, что у него антикварный магазин, художественная галерея и большие связи в аукционном бизнесе. С этой встречи началось наше тесное сотрудничество и Яша стал моим официальным галерейщиком. Теперешняя весточка от Яши была очень кстати, так как финансы мои требовали новых вливаний. Я поблагодарил его за хорошую новость и выразил надежду на скорую встречу. Конечно, Нью-Йорк, в ближайшее время, я не собирался, но этого требовали законы лицемерия. Закончив с этим я пошёл давать указания Сухарто, что делать, пока нас не будет дома.

Глава 3

В Джакарту мы прибыли водным путём. Кахайя ни за что не хотела лететь самолётом и мы больше суток добирались в столицу на пароходике курсирующем между Сулавеси и Явой. Всю дорогу нас донимали, непонятно откуда взявшиеся мухи и компания румынских шахтёров, весёлых и шумных, как цыгане. Они бродили по кораблю и живо напоминали наших молдаван, к предлагая вино и брынзу всем, кого встречали на своём пути. В конце-концов, они настолько достали немногочисленных пассажиров, что в их глазах, я читал, созвучные с моими, мысли о том, как следовало поступить с обузой такого рода настоящим мужикам, почитающим кодекс морского братства. Покуролесив до глубокой ночи, шахтёры угомонились на три коротких часа перед рассветом и утром, протрезвевшие, с виноватым видом, сошли на берег и растворились в толпе приезжих. Через минуту я забыл о них, как о досадном фрагменте не самого удачного путешествия.

Здесь же, у причала, мы с Кахайей наняли такси и разговорчивый малаец отвёз нас в гостиницу, где мы первым делом решили сначала привести себя в порядок и отдохнуть с дороги.

Когда спустились вниз, в отеле было обеденное время. Ресторан оживлённо шумел. Посетители сновали между столов с едой наполняя свои тарелки. Мы присоединились к ним. Кахайя взяла печёные овощи, креветки и кокосовый сок, а я, с присущей мне невоздержанностью – сутей – местный вид шашлыка, утку по-Пекински, баварские сосиски с тушёной капустой и бокал чешского «Зубра». Устроившись у окна с видом на церковь Святой Девы Марии, мы насладились видом неоготических башен и искусством кухни отеля. Кахайя глядела на меня счастливым взглядом маленькой девочки, впервые попавшей в волшебную страну. Так далеко она ещё никогда не выбиралась и ей безумно всё нравилось. Кругом были доброжелательные приветливые лица, которые располагали к общению. Кахайя кивнула в ответ на улыбки двух мужчин, адресованных мне, но ошибочно принятых ею на свой счёт. Глядя на их безупречные манеры, по разговору, я определил в них англосаксов, а по манере поведения и одежде – геев. Я не любил геев и холодно относился к англосаксам, но не стал разубеждать свою подругу, когда, она, наклонившись ко мне и, указывая на них глазами, шепнула: « Какие они милые». Мы поели и, немного посидев, вышли из отеля.

Адское пекло улицы живо напомнило мне наши Селезнёвские бани с их непревзойдённой парилкой, которую пестовал и ревностно оберегал от постороннего вмешательства самоназначенный парильщик Аристарх Всеволодович Сёмин, который знал в этом толк и, до конца своей жизни, держал марку лучшего мастера в Москве. Пар у него был такой густой силы, что мужики вползали на подмостки прижимаясь к деревянному настилу, охая и дыша через раз, пока осаждался жар. Аристарх ходил между телами в своей неизменной «будёновке» и, помахивая вениками, отпускал скабрёзные шуточки, которые я, как и парилку, запомнил навсегда.