Симметрия мира

Понимая, что Кахайя не поймёт всей сложности посткоммунистического апокалипсиса, произошедшего у меня в стране, я предпочёл не вдаваться в тонкости передела собственности и пояснил просто – нефти мне не досталось потому, что всю её украли до меня. На этом ликбез политэкономии был окончен и к России мы больше не возвращались. С утра Кахайя ходила на рынок за продуктами, где, закупив всё необходимое и, сложив в большую корзину, приносила домой. Я уже говорил, что местное население было буквально повёрнуто на еде и моя хозяйка не исключение. Она могла часами стоять у плиты приготавливая очередной кулинарный шедевр и, надо сказать, что в деле этом она преуспела: я всё чаще стал думать о еде и моя одежда трещала по швам. Кахайя с удовлетворением смотрела на результат откорма и от её взглядов в голове моей опять зашевелились нехорошие мысли и, несмотря на их абсурдность, они упрямо рисовали картины диких нравов, процветавших когда-то среди её соплеменников. Барни, которому перепадали замечательные кости, ходил за Кахайей как привязанный боров. Этот ренегат смотрел на неё верноподданными глазами и совсем перестал обращать на меня внимание. Он передвигался вальяжно, вперевалку, забыв что такое собачий галоп и лёгкая, непринуждённая трусца; шерсть его лоснилась, а характер испортился и стал капризным.

Воспитанная в деревенских традициях, Кахайя с удовольствием возилась в саду, удовлетворяя свои крестьянские потребности. Возделанные ею грядки со всевозможной зеленью поражали своим буйством. Огромные помидоры и перцы гроздями висели на гигантских кустах привязанных к трёхметровым бамбуковым подпоркам. В саду, рядом с раскидистым бананом росла сладчайшая груша, чуть дальше располагались манго и яблони, а вдоль забора кусты малины и крыжовника. Всё это, словно сошедшее с рекламных проспектов выставки достижений народного хозяйства, было предметом гордости и ежедневно поливалось, окучивалось и осматривалось Кахайей по несколько раз за день.

Однажды к вечеру в ворота настойчиво и громко постучали. Я вылез из кресла на веранде и, пройдя по лужайке к воротам, открыл дверь. Снаружи стоял довольно молодой мулат весь в наколках, одетый, как байкер с цепями и «косухой». Несмотря на пекло, он чувствовал себя вполне комфортно, вся его фигура выражала крайнюю степень расслабленности и двигалась будто на шарнирах. Не переставая жевать, «беспечный ездок», у которого, как я понял, не имелось байка, спросил: – «Не здесь ли проживает госпожа Кахайя?» – и, получив утвердительный ответ, осчастливил меня «радостной» вестью, сказав, что он её брат. Мне не сразу удалось переварить это известие – пройдя с ним на кухню и наблюдая сцену встречи брата и сестры – я постепенно пришёл в себя, а заодно выяснил, что сестра не очень рада брату. Мы сели за стол, разговор не клеился, упирался в общие фразы, долгие паузы и вскоре, визитёр отбыл на деревню к дедушке.

Ночью, лёжа в постели, мы болтали прежде чем заснуть и Кахайя поведала мне, что её непутёвый брат Юда появился на свет трёхпалым и совсем белым, хоть и был зачат от негра. Он потемнел на глазах изумлённых врачей буквально в считанные минуты, словно надкусанное яблоко на воздухе. Об этом феномене потом много говорили, но никто не мог найти этому разумного объяснения. Как бы там ни было с тех пор жизнь брата пошла наперекосяк. Уже к семи годам страсть к бродяжничеству занесла его на другой конец острова, где его сняли с корабля, который направлялся в Гонолулу, его опознали по трём пальцам левой руки и вернули Айше. Через месяц он повторил попытку, но на этот раз беглец растворился в джунглях, где его нашли через полгода в стае бабуинов – он кусался и ловко уходил от погони, прыгая по лианам и был пойман сетью, когда пытался скрыться вплавь по реке. Плохие манеры, перенятые у бабуинов ещё долго проявлялись в поведении ребёнка: он строил рожи, прыгал по крыше и, однажды, Кахайя видела, как он ел свои фекалии. Тогда, в свои три года, она не знала, что этого делать нельзя – поэтому попробовала, но ей не понравилось. К десяти годам Юда, избавившись от обезьяньих привычек, пошёл в школу. Там он проучился недолго и был изгнан за приставания к ученицам старших классов, которым он показывал своё большое «либидо». Айша, как могла, защищала сына и объясняла родственникам: «Это у него от папаши…» – все согласно кивали в ответ, понимая о чём она. В следующем году Айша отдала сына в новую школу, расположенную в другом посёлке в десяти километрах, за горой, где жил её дядя, брат Сухарто. Там сынок проучился ещё три года, после чего дядя вернул его домой со словами: «С меня достаточно» и, отказавшись от кофе, поспешил ретироваться. Что послужило причиной этого возврата можно было только догадываться, Айша вздохнула и решила, что это знак судьбы. Её сын -«чомо», что значит: отмеченный.