Симоно-Савловск

Андрей дошел до яблони, сел на землю, прислонился к стволу. Сначала он хотел вернуться к моменту преодоления забора, потом решил описать ход утра, следом в голову пришли подробности сна, затем события прошлой недели. Андрей понял, что так доберется до совсем уж незначительных вещей и притормозил. Тетка терпеливо ждала на дороге, продолжала слюнявить карандаш. Подросток напряженно смотрел на заросли бурьяна. Те поймали его внимание и не отпускали, как смоляная лужа, как зыбучие пески, как гравитационное поле. Между двух стеблей на ветру дрожала паутина. Сухой трупик мухи качался в серой колыбели. Разноголосье тысячи жизней лилось-разливалось сквозь поле. Клекотали птицы в лесу, выла далекая трасса, шелестела листьями яблоня, жужжали пчелы, стараясь не уронить на землю солнечную эссенцию. Жук ползал по красной крышечке от газировки. Круг за кругом, стремясь познать непознаваемое. Колонна муравьев огибала кусок зеленого стекла. Пунктирной линией границы делила пространство на царство человека и царство всего остального. Зловещей скалой, угрожающей небесам, выглядывал из травы кусок шифера. Неумолимо сгущался вечер.

— Хватит, — тетка прекратила писать и спрятала блокнотик в карман, топорщащийся от огрызка луковицы.

Андрей запустил пятерню в волосы, стряхнул мелкий сор. Потом встал и потянулся. Захрустели косточки. Можно было идти домой.

— Погодь, — кажется, женщина догадалась о его намерениях, — Твоей год остался, если что.

Андрей открыл было рот, но так ничего и не сказал. Просто кивнул и зашагал в сторону второй линии, тянущейся из леса. Дорогу до дачи он помнил прекрасно. Мимо недостроенного коттеджика, зеленого забора участка пенсионерки-татарки, желтого забора участка пенсионерки-украинки, в обход горы щебня и вечной лужи из протекающей трубы. И вот, рука уже трогала знакомые красно-коричневые доски. Ключ обычно висел на обратной стороне одной из них, на секретном гвоздике. И гвоздик пальцы обнаружили быстро, но вот ключика не оказалось. Пришлось второй раз за день проникать на дачу постыдным способом. Спрыгнув на землю, Андрей бросил рюкзак около ворот, пошел налегке к домику. За несколько лет тот совсем обветшал, дверь не закрывалась, шаталась на хлипких петлях. Из дыры в крыше вылетела птица.

Подросток бегло осмотрел родные четыре с половиной сотки. Ряды малины, казалось, и не заметили, что стали сиротами. К концу лета, наверняка, заплодоносят мелкой бледно-красной ягодой. Две яблоньки-уралки пышно зеленели. Там, где некогда толстели кабачки, стояла трава в пояс. На перевернутой лейке грелась серая ящерка. Воробей перескакивал с одной ветки облепихи на другую. Меж белых кирпичей еще темнели головешки давнего лета. Тропинка до сарая и уборной совсем заросла.

Андрей переступил порог и зашел в домик. Старая одежда висела на крючочке. На полу валялись горелые спички. За посеревшей занавеской, на полочке лежали обмылок, алюминиевая вилка, пластмассовая кружка. На обрывке газеты покоилась пустая солонка. В основной комнате пол совсем прогнил, доски прогибались от тяжести шагов. Мальчик увидел множество обгорелых веток, черное прожженное пятно. Он слышал, что в холода на дачах собирались бездомные, согревались, как могли. Случалось и так, что по весне владельцы не находили домика, лишь пепелище. Андрей порылся в тумбочке, где обычно лежали газеты и книжки. Ничего не осталось, видимо, все пошло на растопку зимой. Одиноко лежала страничка. Подняв ее, Андрей понял, что это из сказки про зайца, нашедшего ружье. А вот некоторые картинки на стенах уцелели. Старые вырезки из журналов — черный лебедь, нахохлившаяся сова, скворец с червячком в клюве. Матрац на пружинистой кровати покрылся нездоровым румянцем. То ли кровь, то ли вино. Андрей лег на него и свернулся калачиком. В разбитое окно постукивала веткой калина. Всплыло воспоминание, каким надежным барьером казалось стекло во времена ночевок, когда по нему барабанил дождь. Угрожающе грохотал гром, вспыхивали молнии, но вход в домик был им заказан. В нем при тусклой свечке читал книжку про зайца маленький мальчик. А сейчас он лежал на матраце, глаза его медленно слипались.

И выгоревшая фотография обретала цвет, оживала. Проявлялись из темноты знакомые образы. И не было там ни школы, ни работы, ни страшных преследователей. Только робкий желтый свет, только черная птица, плывущая по далекому озеру, только легкая ветка калины — колыбель для звездного неба.

Тайное