Симулякры и симуляция

Не существует больше сцены товара: остается лишь ее непристойная и пустая форма. А реклама служит иллюстрацией этой пресыщенной и пустой формы.

Вот почему она не имеет больше территории. Ее уловимые формы больше не значимы. Форум Центрального рынка[76], например, является гигантским рекламным ансамблем — операцией рекламы. Это не реклама кого-то, никакой фирмы, он даже не обладает статусом настоящего коммерческого центра или архитектурного ансамбля, не более чем Бобур в действительности является культурным центром: эти странные объекты, эти супергаджеты просто показывают, что наша социальная ментальность стала рекламной. И что-то, такое как Форум, иллюстрирует наилучшим образом то, что стало рекламой, то, что стало публичной областью.

Товар погребается как информация в архивах, как архивы в бункерах, как ракеты в атомных пусковых шахтах.

Конец товара счастливого и раскрытого, отныне он избегает солнца, и внезапно становится похож на человека, потерявшего свою тень. Так Форум Центрального рынка достаточно похож на человеческие похороны — похоронный люкс погребенного товара, прозрачного в свете черного солнца. Саркофаг товара.

Все здесь мертвенно, мрамор белый, черный, светло-розовый. Бункер-футляр, этого богатого сумрака, снобистского и матового, минеральное пространство андерграунд. Тотальное отсутствие флюидов, нет больше даже такой жидкой интересной ерунды, как водная пленка Парли 2, которая, по крайней мере, обманывала зрение — здесь нет больше даже забавной уловки, лишь притязательный траур, введенный в игру. (Единственная смешная идея ансамбля это как раз человек и его тень, идущие в оптической иллюзии по вертикальной бетонной плите: гигантское полотно красивого серого цвета на свежем воздухе, служащее кадром оптической иллюзии, эта стена живая, не желая того, в контрасте с семейным склепом от кутюр и претапорте, который собой представляет Форум. Эта тень красива, потому что она является контрастной аллюзией на низший мир, потерявший свою тень).

Все, что можно было бы пожелать, открыв однажды для публики это священное пространство, и из страха, как бы загрязнение, как и в случае с гротами Ласко, его безвозвратно не испортило (подумаем о бушующей массе системы скоростного транспорта), так это то, чтобы его немедленно закрыли от движения и бесповоротно накрыли саваном, дабы сохранить нетронутым это свидетельство цивилизации парвеню, перешагнув стадию апогея (apogée), в стадию подземной гробницы (hypogée), товара. Здесь находится одна фреска, которая отображает длинный путь, пройденный от человека Таутавеля, через Маркса и Эйнштейна, чтобы прийти к Доротэ Бис… Почему бы не спасти эту фреску декомпозиции? Позже спелеологи ее откроют, в то же самое время, когда некая культура сделала выбор в пользу самопогребения, чтобы окончательно ускользнуть от собственной тени, заживо похоронить свои соблазны и приемы, как будто она уже посвящала их другому миру.

Clone story

Из всех протезов, отмечающих историю тела, двойник без сомнения самый древний. Но двойник как раз и не протез: это воображаемый образ, который, таковы душа, тень, изображение в зеркале, неотступно преследует субъект как своего Другого, который делает так, что тот становится одновременно самим собой и больше никогда не похожим на себя, который преследует его как едва уловимая и всегда предотвращенная смерть. Не всегда, тем не менее: когда двойник материализуется, когда он становится видимым, он означает неизбежную смерть.

Иными словами, мощь и воображаемое богатство двойника, те, в которых разыгрываются странность и в то же время интимность субъекта по отношению к самому себе (heimlich/unheimlich)[77], основываются на его нематериальности. На том факте, что он есть и остается фантазмом. Каждый может мечтать, и должен был мечтать всю свою жизнь об удвоении или совершенном размножении собственного существа, но все это остается только мечтой, и разрушает себя в желании превратить сон в реальное. Так же обстоит дело и с (примитивной) сценой соблазна: он выполняется только, если является результатом фантазии, смутным воспоминанием, никогда не бывая реальным. Нашей эпохе принадлежало желание предавать этот фантазм, так же как и другие [фантазмы], экзорцизму, то есть желание реализовать его, материализовать его во плоти, в костях, посредством тотальной бессмыслицы, заменить игру двойника на неуловимый обмен смерти с Другим в вечности Того же самого.