– Резонно, – вдумчиво сказал Павлов. – Прошу прощение за столь грубый психологический просчёт с моей стороны, со стороны психолога, – подчеркнул он не без бахвальства. – Но я думал, что у вас более устойчивая организация личности.
– Ну, уж какой вышел, – я сделал вид, что обиделся на его высказывание.
– Итак, что вы хотели узнать? – произнёс он, и сам же ответил: – Хотя бы то, в чём же заключается ваша миссия (я кивнул). Извольте. Нам нужен наблюдатель.
– То есть? – не понял я.
– То есть вы, – усмехнулся Павлов. – Нам нужен человек, не причастный к эксперименту, являющийся для ЭСИЛ, если можно так выразиться, посторонним. Образно говоря, «взгляд со стороны»; если хотите, тот, кто будет вести летопись, хронологию исследования. Наблюдатель должен уметь излагать увиденное и услышанное им на бумаге, иметь опыт работы в журналистике и… прочие критерии, которым, на наш взгляд, вы полностью соответствуете.
– Что за «прочие критерии»? – почему-то насторожился я.
– Мелочь. Не придавайте этому значения, – отмахнулся он. Мы шли вдоль длинного коридора. По обе стороны коридора через каждые двадцать метром – запертые металлические двери, и надписи над ними: «Секция №1», «Секция №2» и т.д. Проходя мимо одной из дверей, я услышал отдалённый, приглушенный крик. Так может кричать только человек, который испытывает нестерпимую боль. Проклятья и грязная брань перемешивалась с мольбами о пощаде. Жутко было услышать такой крик, он словно доносился из преисподней: то же отчаяние и тот же отказ от смирения. Я остановился, прислушиваясь. То же сделал и Павлов, пародируя меня. Он улыбался.
– Что это? – спросил я; мой собеседник лишь удивлённо приподнял брови, будто бы он ничего подобного не слышал. – Что это за крики? – повторил я вопрос.
– Издержки производства, – пожал он плечами.
– То есть? – Меня бесила манера Павлова вести разговор: его ужимки, намёки, вечная таинственность выводили меня из себя, и я готов был в любую минуту ударить его.
– Постепенно вы всё узнаете, – заверил он меня. – Не стоит так спешить.
– Хорошо, постараюсь потерпеть, – сдался я, но после таких душераздирающих криков, насторожился и стал ощущать некоторую опасность. – Давайте тогда вернёмся к разговору о наблюдателе.
– А что к нему возвращаться, – каким-то добродушным, обезоруживающим тоном сказал Павлов.
– И всё-таки, почему именно я?
– Вы были выбраны генератором случайности. Видите ли, существует такая компьютерная программа.
– Я в курсе.
– Великолепно, – похвалил он меня. – Из базы данных, содержащей сведения о всех журналистах нашей страны, были выбраны методом случайного отбора некоторое число кандидатов, а из этого числа тем же образом мы выбрали вас.
– Да, проще некуда, – усмехнулся я. – Но почему же вы уверены, что я вам подхожу?
– Мы пришли, – произнёс он вместо ответа, и открыл одну из железных дверей в конце коридора.
Комната, в которую мы вошли, так разительно отличалась от того антуража больницы, к которому я начал привыкать, что я невольно и сам забыл о своем вопросе. Мягкая роскошная мебель, выполненная с хорошим дизайнерским вкусом, стены со встроенными аквариумами с немыслимо сказочными подсветками, ковры на полу.… На стеклянных столиках всевозможные напитки и фрукты. В общем, всё походило на первоклассный бордель, чем на комнату для научных сотрудников. Лёгкая, негромкая музыка, льющаяся, чудилось, откуда-то сверху, эту фантасмагорическую картину делала полной, законченной. В глубине комнаты оказалась ещё одна дверь, ведущая в сауну. Павлов проводил меня туда, дал указания сложить всю одежду в специальную корзину, пожелал хорошо отдохнуть и удалился. Оставшись один первое, что я сделал, – выматерил Павлова, весь этот исследовательский центр и самого себя за согласие на эту авантюру. Затем, раздевшись до гола, направился в сауну. Быстро разобравшись с электроникой, регулирующей температуру и подачу пара, я взобрался на верхнюю полку, закрыл глаза и наконец-то за долгие дни расслабился. Я решил больше не ломать голову; действительно, необходимо было отдохнуть. Слишком многое было пережито в такие сжатые сроки, и психика была на взводе. Насколько б ни была крепка цепь, но и у всякой цепи есть свой предел прочности. А я был уверен, что достаточно было б ещё полчаса таких умственных напряжений, и предел моей прочности не заставил бы себя ждать. Так что… к черту всё!