Символические образы. Очерки по искусству Возрождения

Игривый тон этих рассуждений о любви вовсе не обязательно противоречит серьезному назначению жанра. Проперций восхваляет «изумительную» руку того, кто первым изобразил Купидона. Внешние характеристики божества— это бесчисленные метафоры любви, ее детскости, ее непостоянства, наносимых ей ран. В каком-то смысле они — тайный язык, посредством которого божество открывает посвященному свою сущность.

То, что лишь подразумевается у Проперция гораздо более ясно сказано в другой знаменитой эпиграмме на изображение. Ее персонаж принадлежит пограничной области между божествами и абстракциями. Это — Occasio, или возможность. И по своей диалогической форме, и по содержанию это стихотворения Авзония близко воспроизводит греческую эпиграмму на Kairos, случай.

Чье ты творение? — Фидия, что изваял Палладу с Юпитером. Я — третье великое его создание; я — богиня, известная немногим как Возможность. — Почему ты на колесе? — Потому что не могу удержаться на месте. — Крылья зачем на сандальях твоих? — Затем, что летаю по ветру. Все, что Меркурий дает, коль захочу, отниму.

Ты закрываешь лицо волосами. — Не хочу, чтоб меня узнавали. — А зачем на затылке лысина? — Чтобы меня не могли притянуть назад. — Кто твоя спутница? — Пусть ответит сама. — Скажи, кто ты? — Я — богиня, которую не назвал даже Цицерон, я караю сожалениями за содеянное и несодеянное, и зовусь посему Раскаянием. — Ответь, почему она с тобой? — Когда я умчусь, она остается с теми, кого я покинула, да и ты, пока задавал вопросы и разводил разговоры, меня упустил из рук.[426]

Описание и определение в средневековом искусстве

История литературы, изобразительных искусств и даже политической пропаганды в Европе была бы иной, если бы не один пришедший из античности метод. Он особенно мил учителям и ораторам, которые могут живописать любую идею, любое понятие через их вымышленный облик. Так, в самой влиятельной книге поздней античности, «Утешении философией» Боэция, задан образец персонификации, которая является в виденье. Философия приходит укорить и утешить автора:

Увидел я представшую над головой моей исполненную высокого достоинства жену с глазами горящими и несравненно более зоркими, чем у людей, живой окраски и неистощимой мощи; хотя обликом своим была она столь вековечна, что никоим образом нельзя было счесть ее нашей современницей, а рост ее был неопределим. Ибо то приноравливала она его к обычному человеческому размеру, то, казалось, упиралась теменем в небо; когда же она поднимала голову выше, то проникала в самое небо и пропадала из человеческих взоров, ее озирающих. Одежда ее была искуснейшим образом сплетена из тончайших нитей в неразрывную ткань, сотканную ею, как я позднее от нее самой узнал, собственноручно. Одежда эта, подобно закопченным картинам, казалась окутанной неким мраком забытой древности. На нижнем ее краю выткана была греческая буква П, а на верхнем — Θ. А между буквами изображены были там ступени, как на лестнице, по которым шел подъем от начала низшего к высшему. Однако же эта ее одежда была изодрана некими руками и растащена по кусочкам, какие только кто мог ухватить. И в правой руке держала она книжные листы, а в левой — жезл.[427]