Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Появление приказа было обусловлено борьбой с погонами в армии, которая, по-видимому, усилилась после появления приказа по флоту: «Между тем уже наблюдаются случаи не только самоуправного упразднения погон, но даже и насильственного срывания их с офицеров. Предупреждаю, что я не допущу в армии подобных самоуправств и насилия и подвергну повинных в подобных деяниях строжайшей ответственности. Приказываю всем офицерам и солдатам сухопутной армии и военно-сухопутного ведомства строго и точно соблюдать всю существующую и не отмененную форму одежды»[600]. Можно с уверенностью утверждать, что появление такого приказа было связано с очень серьезными опасениями в генеральской среде. Конфликты вокруг погон в армии представлялись вполне реальной перспективой.

Погоны должны были сохранять и военнослужащие ряда частей морского ведомства, носившие армейскую форму. Телеграмма Главного морского штаба от 19 апреля гласила: «Приказ о форме одежды распространяется лишь на морскую форму. Тем же, кто ходит в одежде сухопутного образца, и в районе армии, надлежит носить защитную форму наравне с сухопутными»[601].

Форму морских офицеров называли затем «керенской формой», в честь нового военного и морского министра, занявшего эти должности в начале мая, хотя она и была введена еще при Гучкове. Отношение к ней было неоднозначным — некоторые морские офицеры в знак протеста даже пытались уйти в отставку, в адрес командования флота поступали критические письма от возмущенных ветеранов. Гардемарины Морского корпуса, давно мечтавшие о золотых погонах, восприняли информацию о приказе как грустную весть[602]. Офицеров же пугали и немалые непредвиденные затраты: по подсчетам одного корабельного ревизора, каждому офицеру требовалось не менее 120 рублей на переделку всех полагающихся комплектов обмундирования. А контр-адмирал Н.Н. Коломейцов, возглавлявший специальную комиссию по пересмотру формы обмундирования офицерских чинов флота, считал даже нужным предоставить для этой цели каждому офицеру единовременную ссуду 200 рублей. Офицеры, опасаясь новых расходов, просили воспретить до конца войны введение новых форм. 7 июня последовал циркуляр Главного морского штаба, разъясняющий, что «никаких изменений в форме одежды, вызывающих расходы, до окончания войны делаться не будет»[603].

Но многим нововведения нравились. Молодые офицеры быстро обзавелись новыми фуражками и шитыми кокардами британского образца. Утверждали даже, что командир эскадренного миноносца «Новик» заявил своим офицерам: «Революция свершила по крайней мере одну благую вещь для нас: мы больше не должны носить погоны, подобно этим проклятым армейским офицерам»[604].

Сказалось и традиционное англофильство военных моряков: нарукавные галуны были знаками различия во флоте Великобритании. Некоторые адмиралы и до революции предлагали провести соответствующие изменения в российской морской форме. Правда, офицеры порой были недовольны тем, что размер и количество галунов отличается от «классического» британского образца: русские капитаны 1-го ранга, например, получали форму, подобную английским капитанам 2-го ранга. Некоторые офицеры рекомендовали точнее копировать форму Великобритании. Капитан 2-го ранга В.И. Руднев писал: «Что проще, взять английскую систему, она международная и совершенно определенная. <…> А главное, не мудрствуя лукаво, взять все от англичан, право у них форма мудрая». Однако новые преобразования знаков различия были невозможны. «Никаких иных изменений и дополнений в форме одежды в настоящее время делать нельзя, так как никакие изменения неосуществимы и кроме пагубного раздражения ничего не вызовут», — справедливо отмечал 24 мая один из членов комиссии по пересмотру формы обмундирования офицерских чинов флота в письме, адресованном ее председателю[605].

Некоторые матросы восприняли отмену погон безразлично, а то и с иронией: изменение формы, по их мнению, подменяло настоящие преобразования во флоте и в стране. Но для большинства рядовых моряков ликвидация погон стала важной символической победой нового строя. Герой незатейливого стихотворения, написанного гельсингфорсским матросом-активистом, восклицает:

Носил и я погон прекрасный,
Но он мне страшно надоел,
В погоне признак был опасный,
Погон крушенье потерпел

[606].

И на других флотах снятие погон не было простым изменением формы — его воспринимали как знак наступления нового времени. Матрос судна «Печенга», которое ремонтировалось в далеком Гонконге, вспоминал: «Все матросы с радостью сорвали свои погоны и побросали их кто за борт, кто в топку котлов»[607].