Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Однако некоторые местные органы власти интерпретировали данный документ по-своему. Так, военный отдел Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии 4 декабря направил директиву всем Советам, комитетам, штабам, учреждениям и управлениям. На основании постановления Военно-революционного комитета Ставки он доводил до сведения всех воинских чинов и войск Финляндии, что с этого числа упраздняются все наплечные и другие знаки отличия и ордена[496]. Как видим, в данном случае никаких исключений не делалось и для Георгиевских крестов и медалей. Возможно, это объясняется тем, что матросы Балтийского флота и ранее выступали за полное отрицание старой наградной системы. Наконец, Народный комиссариат имуществ республики принял постановление, опубликованное 9 января 1918, которым упразднялся Капитул орденов, существовавший до революции при Министерстве императорского двора[497].

Очевидно, среди большевиков и их союзников первоначально не существовало единого мнения в отношении традиционной системы наград, партийная пресса не была инициатором соответствующей кампании. Можно предположить, что некоторые сторонники Октября считали возможным частично использовать некоторые ордена и медали и при новом строе. Однако окончательный выбор все же был сделан в пользу отрицания старой системы наград. Движение за полную ликвидацию орденов и медалей, инициированное неизвестными активистами Балтийского флота, увенчалось успехом.

Ордена старой России получили новую жизнь на территориях, контролируемых белыми. Хотя часть генералов полагала, что за подвиги в Гражданской войне неэтично награждать боевыми орденами, на практике имели место награждения даже Георгиевскими орденами и медалями. А командование Северо-Западной армии награждало старыми российскими наградами английских и американских офицеров[498]. Старые награды, в том числе и Георгиевские кресты, использовало и военное министерство Грузинской республики[499].

Революция сразу же повлияла на внешний вид солдат и моряков. Так, матросы принимавшие участие в революционном движении в Гельсингфорсе и Кронштадте, либо меняли ленточки на своих бескозырках, либо вовсе снимали их[500]. Тем самым они, по-видимому, хотели избежать возможных преследований за свои действия в случае поражения революции.

После переворота облик военнослужащих поменялся, они получили значительно больше возможностей для изменения своей внешности. Так, приказ № 31 командующего флотом Балтийского моря от 14 марта гласил: «Впредь до выработки устава внутренней службы разрешаю офицерам, матросам и солдатам вверенной мне флотилии брить усы и носить волосы по своему усмотрению»[501]. Однако с уверенностью можно предположить, что этот приказ уже фиксировал новую послереволюционную реальность, а в других соединениях солдаты и матросы стали менять свои прически, не дожидаясь никаких приказов.

Революция сразу же отразилась и на форменном платье. Придворные лакеи, прислуживавшие теперь членам Временного правительства в Зимнем дворце, были лишены блестящих ливрей и облачались в серые куртки без гербовых пуговиц. Капельдинеры Мариинского театра также сняли свои ливреи и выходили на работу в простых пиджаках с белыми повязками на левом рукаве[502].

Студенты Горного института постановили снять со своих форменных тужурок металлические наплечные знаки и отправить их «на нужды обороны»[503]. Изменился и облик служащих государственных учреждений, и уж совсем не походили на петербургских чиновников служащие новых министерств, созданных после Февраля. Корреспондент одной иностранной газеты, проходивший по Невскому проспекту в пять часов дня, не мог первоначально объяснить одновременное появление на улице большого числа небрежно одетых молодых людей с портфелями. Лишь через некоторое время он сообразил, что это «новые чиновники», возвращающиеся домой со службы. Однако все же серьезный конфликт разгорелся, когда известный социал-демократ Н.Д. Соколов, назначенный сенатором, отказался надеть мундир с «эмблемами рабства» — речь шла о форменных пуговицах с имперской символикой — и явился в Сенат в обычном штатском костюме. Внешний вид нового сенатора вызвал резкие протесты со стороны его коллег, демарш Соколова оживленно обсуждался в чиновном мире столицы[504]. Да и сами члены Временного правительства совершенно не соответствовали традиционным представлениям о руководителях государства. «…Одеты они были более чем небрежно и походили скорей на рабочих, чем на интеллигентных людей», — вспоминал адмирал, хорошо знавший образ жизни и манеры поведения представителей высшей власти дореволюционной России. Сходной была и реакция британского военного атташе полковника А. Нокса, когда во время официального приема он случайно взглянул на обувь новых министров: «Какая необычная коллекция ботинок!»[505].