Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Наплечные знаки различия первоначально вовсе не противоречили символическому осмыслению свершившегося переворота. Показательно, что на многих красных знаменах, созданных вскоре после Февраля, встречаются фигуры солдат, символизирующих революционную армию. Они изображаются в погонах, а порой цвет погон и петлиц позволяет даже определить конкретный полк[513].

Некоторые гражданские и военные чины даже в этой кризисной ситуации пунктуально соблюдали установленную форму одежды. Когда видный деятель конституционно-демократической партии Ф.И. Родичев, назначенный министром по делам Финляндии, прибыл в Гельсингфорс, то его на перроне встретили чиновники, генералы и адмиралы в подобающей форме, многие в треуголках и со шпагами[514].

Однако от военнослужащих, имевших на погонах царские вензеля, нередко требовали их удаления: символы старого режима оскорбляли противников монархии. Уже в дни восстания некоторые флигель-адъютанты императорской свиты, солдаты и казаки личной охраны Николая II избавлялись от царских вензелей на своих погонах и украшали себя красными бантами. То же происходило и в других городах: 2 марта в Севастополе комендант крепости контр-адмирал М.М. Веселкин вынужден был по требованию агрессивно настроенной толпы снять вензеля ненавистного «Николашки» со своих свитских погон. Но и в пределах одного и того же города отношение к обладателям погон с вензелями и поведение последних могло быть различным. Некий депутат Городской думы Севастополя 5 марта фактически обвинил начальника штаба Черноморского флота контр-адмирала С.С. Погуляева: «А не находите ли вы своевременным снять ваши желтые аксельбанты как принадлежность к царской свите и заменить ваши погоны с белой короной на другие? Вам известно, что корона пала, и она может только вызывать раздражение у матросов?». Адмирал и в этой непростой обстановке счел возможным ответить: «Я сниму их только тогда, когда законная власть мне прикажет»[515].

Требование удаления вензелей также подтверждало сохранение почетного статуса самих погон в глазах части сторонников революции. Отставной генерал В. Г. Глазов записал в своем дневнике 3 марта: «Говорят, что на улицах полный порядок, но солдаты с публикой уничтожают все, где имеется шифр И[мператора] Николая»[516]. Впрочем, порой офицеры явно преувеличивали опасность и действовали с опережением, избавляясь от опасных символов «старого режима»: командующий железнодорожным полком в Ставке генерал С.А. Цабель явился на построение без вензелей, хотя нижние чины его части в то время еще их сохранили. П.Н. Врангель даже утверждал впоследствии, что он постоянно ходил пешком по улицам Петрограда в своей генеральской форме с вензелями наследника и за все время не имел ни одного столкновения, не без презрения отзывался он об опасливых генералах и офицерах. Однако борьба с вензелями все же имела место, что отражалось на дисциплине в армии. В такой обстановке 8 марта Верховный главнокомандующий генерал М.В. Алексеев разрешил снять вензеля и аксельбанты. А 22 марта приказом военного ведомства 12-й Гренадерский Астраханский императора Александра III полк был переименован в 12-й Гренадерский Астраханский, вензельная шифровка на погонах заменялась литерой «А». Наконец, 4 апреля военный и морской министр А.И. Гучков отдал приказ № 181 по военному ведомству об удалении накладных вензелей Николая II с погон шефских частей и подразделений. В тот же день был отдан и приказ № 182 — об удалении вензелей бывшего императора с эфесов вновь производимого холодного оружия. В некоторых частях эти преобразования вызывали конфликты: офицеры, а порой и солдаты, не хотели отказываться от привычной традиционной формы своих полков[517].

Особенно болезненно воспринимали изменение своих погон учащиеся ряда военных учебных заведений, хотя именно они из-за своей формы становились порой объектом атак революционной толпы. Питомец элитарного Пажеского корпуса, отказавшийся снять вензель с погон, был даже сброшен в канал и утонул. Его соученик вспоминал: «Через неделю нам всем было велено снять с эполет золотую царскую монограмму „Н II“. Я как можно дольше уклонялся от выполнения этого распоряжения и не из какой-то особой верности Государю, а по эстетическим соображениям. Возможно, стоит добавить, что многие из мальчиков настолько отождествляли себя с монархией, что расставание с эполетами казалось им чуть ли не предательством»[518].