Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Вопрос о погонах стал предметом специального рассмотрения Кронштадтского совета военных депутатов уже 17 марта, когда поступило заявление о разрешении военному инженерному училищу надеть погоны без вензеля «Н». Совет постановил дать подобное разрешение. Затем поступило предложение о разрешении носить погоны и офицерам Кронштадта. Однако председатель Совета, молодой армейский офицер меньшевик И.А. Красовский, «от имени всего офицерства» просил «не надевать на них погоны». Он заявил, что «офицеры с радостью наденут погоны тогда, когда их выработает новая революционная армия». Это заявление было встречено аплодисментами депутатов[547]. Можно предположить, что Красовский пытался предотвратить опасный конфликт: вряд ли бы многие кронштадтские матросы в то время примирились бы с восстановлением офицерских погон. Самому Красовскому этот демарш не помог: уже 20 марта он был смещен со своего поста под давлением радикально настроенных депутатов[548].

Морские офицеры Кронштадта также меняли свою форму одежды, покидая базу. Британский военный атташе полковник Нокс сообщал 31 марта (13 апреля): «Офицерам в Кронштадте не разрешается носить знаки различия. Морской офицер из крепости, прибывший сюда вчера, утверждает, что он надел свои погоны в поезде». Даже комендант Кронштадта сообщал командующему Петроградским военным округом, что он надевает погоны, только входя в штаб округа[549].

Вопрос о погонах затрагивали и представители действующей армии, посещавшие Кронштадт. Порой они критиковали революционные порядки, сложившиеся в крепости. Делегат 6-й армии заявил: «По воспитанию военному снятие погон является [наказанием] хуже штрафа». Обращаясь к депутатам Кронштадтского совета, он просил: «Наденьте на них солдатские погоны, не разделяйте от высокого звания солдата». Позицию же Совета выразил большевик А.М. Любович: «Мы знаем, что погоны выражают иерархический принцип, мы же считаем нормальным лишь технические подразделения. Вопрос этот к тому же не так уж спешен. Мы принялись сначала за организационную жизнь, за устройство полного порядка, а на досуге рассудим и о погонах»[550]. Любович точно выразил мотивы противников погон: они отрицали иерархический принцип, наиболее явным символом которого в вооруженных силах были погоны.

Как видим, после Февраля появилась особая, «кронштадтская» форма, отличная от формы всех других гарнизонов. При этом следует иметь в виду, что влияние наиболее радикальных политических партий в Кронштадте в начале марта не было значительным. Утверждали даже, что слово «большевик» там первоначально было «запрещено» произносить. Делегацию же большевиков Выборгской стороны, прибывшую в крепость, там первоначально ждала весьма прохладная встреча[551]. Между отрицанием старой формы и политическими партийными пристрастиями существовала, наверное, некая связь, но она не была прямой. Приверженность ряда активистов революции радикальной символике становилась важным ресурсом политической мобилизации крайне левых партий, но требовалось время и усилия для использования этого ресурса.

Так, среди моряков Ревельской базы преобладали оборонческие настроения, отношения между матросами и офицерами складывались там первоначально значительно лучше, чем в Гельсингфорсе и тем более в Кронштадте. Однако вопрос о форме довольно рано возник и там. Уже 11 марта адмиралы В.К. Пилкин и Д.Н. Вердеревский, старшие морские начальники в Ревеле, направили специальное послание морскому министру: «Ввиду обострения вопроса об эмблемах и формах, имеющих отношение к прежней династии, настоятельно необходимо внесение правительством изменений. Срочный вопрос — цвет кокард, которые большинством закрашиваются красной краской. Для устранения возникающих по этому поводу столкновений отдаем до разъяснения соответствующий приказ, но на очереди короны, погоны, ордена. В ожидании распоряжений действуем по усмотрению». Действительно, в тот же день после консультаций с местным флотским комитетом командование Ревельской базы отдало приказ № 3: «Закрасить в красный цвет центральную часть кокарды». Моряки, желавшие изменить цвета кокарды, указывали, что «черный и желтый — цвет свергнутого строя»[552]. Как видим, командование самой благополучной, относительно дисциплинированной морской базы Балтийского флота было вынуждено идти навстречу стихийному движению матросов и, действуя вопреки всем юридическим актам, менять форму. Показательно и упоминание о погонах и орденах — эти неизбежные конфликты, по мнению адмиралов, лишь откладывались, но не разрешались.