В раннем же варианте своих воспоминаний Ховрин несколько иначе описывает ситуацию: «Наши офицеры уже смирились, и если кого из них останавливали, то они не сопротивлялись. Но приезжающие офицеры, попадавшие в такое положение, чувствовали себя очень плохо»[567]
.Возможно, мемуарист задним числом смешивает воедино несколько событий, происходивших в различные дни. Однако его воспоминания передают тот дух ожесточения, который сопровождал борьбу с погонами.
Итак, главная база Балтийского флота стала местом новой антиофицерской акции, которая вовсе не способствовала укреплению авторитета командного состава. Следует отметить, что влияние большевиков в Гельсингфорсе в это время не было еще значительным, распространение партийной прессы встречало противодействие, ходили слухи о планах погрома редакции газеты «Волна», а на некоторых кораблях, ставших затем «большевистскими», сторонников Ленина в то время угрожали выбросить за борт. Утверждали даже, что матросы линейного корабля «Петропавловск» подумывали об артиллерийском обстреле линкора «Республика», имевшего репутацию «большевистского». Некоторые же молодые большевики-матросы совершенно серьезно задавали на партийных собраниях вопрос о том, является ли Ленин германским шпионом[568]
. Можно предположить, что антипогонное движение охватило широкие массы матросов и солдат, большей частью беспартийных, которые в то время голосовали за меньшевистские и эсеровские оборонческие резолюции.15 апреля в 20.40 контр-адмирал В.К. Пилкин, начальник 1-й бригады крейсеров Балтийского моря, базировавшейся на Ревель, направил в штаб флота послание: «Прошу указать время, с которого новая форма офицеров заменяет старую. Необходимо знать для одновременного исполнения всеми офицерами. И также, какие должны быть наружные знаки отличия». Ему отвечал начальник штаба флота контр-адмирал Д.Н. Вердеревский: «Наружные нарукавные знаки отличия вырабатываются, и по выработке будут сообщены. Приказ комфлота номер 125 в Гельсингфорсе уже исполнен». Возможно, впрочем, в это время сам Максимов, получивший сведения о новых эксцессах, пытался притормозить распространение своего приказа, указав предельный срок исполнения приказа. В 22.30 последовало новое указание командующего флотом: «Приказ номер 125 принять к исполнению 18 апреля [в] 24 часа, к которому времени будет прислано описание нарукавных отличий»[569]
. Но к этому времени процесс «обеспогонивания» был уже необратим.Приказ командующего бурно обсуждался на флоте, некоторые офицеры согласились снять свои почетные и привычные знаки различия лишь после настойчивых уговоров старших по званию, стремившихся предотвратить новые конфликты. Без погон морские офицеры чувствовали себя неловко — они напоминали друг другу курьеров Морского министерства, которые не имели никаких знаков различия на своих кителях[570]
. К тому же многие офицеры считали приказ незаконным: Максимов явно превысил свои полномочия, вопрос об изменении формы одежды относился к компетенции министра и Временного правительства. Собрание инженеров-строителей крепости имени Петра Великого обратилось 16 апреля к командованию с телеграммой следующего содержания: «Получен приказ о снятии погон, отданный комфлотом без ссылки на приказ Временного правительства. Понимая значение дисциплины, мы подчинились этому приказу, но просим подтвердить таковой, а до введения и постройки новой формы разрешить носить штатское платье. Ответ ждем немедленно»[571]. Исполнительный комитет Союза морских офицеров Ревеля также принял специальную резолюцию: «16 апреля на улицах происходили безобразные сцены срывания погонов с офицеров, солдат и матросов их товарищами». Исполком Союза соглашался с самой необходимостью изменения формы, отмечал, что этот вопрос давно поднимался «начальством и отдельными офицерами», но решительно протестовал против способов осуществления этой меры. В результате офицеры оказались вовсе без формы, а многие матросы воспринимали отмену погон как полное уничтожение «служебного старшинства» на флоте[572].Приказ Максимова обсуждался в и войсковых комитетах. Совет воинских депутатов Моонзундской позиции 16 апреля принял следующее постановление: «…Предложить немедленно привести в исполнение этот приказ, а металлические пуговицы и погоны собрать для военных нужд»[573]
. Как видим, Совет использовал приказ и для того, чтобы отказаться от «старорежимных» пуговиц, одновременно проводилась и патриотическая акция.