Однако распространение приказа на флоте было связано и с новыми серьезными эксцессами. На военно-морских базах и на кораблях матросы часто узнавали о нем раньше, чем офицеры. В этой ситуации любой носитель погон мог восприниматься как контрреволюционер. Погоны силой срезали даже с моряков, прибывавших в города и на базы с судов, на которые приказ еще не поступил из-за ледохода. В Ревеле любой офицер мог оказаться объектом неожиданной атаки нижних чинов, срывавших погоны прямо на улицах. При этом пострадали и те офицеры армии, к которым этот приказ вообще не имел отношения. Утверждалось даже, что один сухопутный полковник, отказавшийся снять погоны и оказавший сопротивление, был убит[574]
.Об остроте конфликта в Ревеле свидетельствует телеграмма начальника Минной дивизии капитана 1-го ранга А.В. Развозова от 16 апреля: «Приказом комфлота сняты погоны у воинских чинов, подведомственных ему частей, а потому все прибывающие в Ревель должны быть без погон. Прошу во избежание недоразумений извещать об этом всех офицеров, выезжающих из Петрограда». Председатель же Союза морских офицеров Ревеля капитан 1-го ранга Б.П. Дудоров, даже прямо просил дать соответствующие распоряжения коменданту Балтийского вокзала в Петрограде, чтобы последний предупреждал всех едущих в Ревель воинских чинов о снятии погон во избежание эксцессов[575]
. Можно с уверенностью предположить, что посылке этих телеграмм предшествовали какие-то острые конфликты, имевшие место на ревельском железнодорожном вокзале.Борьба с погонами и кокардами в Ревеле продолжалась несколько дней. Местный Совет флотских депутатов 19 апреля осудил насильственное срывание погон. В той же резолюции указывалось на необходимость сохранения старых кокард, окрашенных в красный цвет, они считались «достойными украшения фуражки свободного воина». Однако, по-видимому, акции по обеспогониванию продолжались (очевидно, жертвами нападений вновь стали армейские офицеры, к которым приказ не относился) и 21 апреля Советом была принята новая резолюция: «Продолжающие срывать погоны будут рассматриваться как противники свободы»[576]
.В Ревеле влияние большевиков в это время было еще более слабым по сравнению с Гельсингфорсом. Однако, как видим, борьба с погонами приобрела здесь особенно свирепый характер. Очевидно, что политическая радикализация проявлялась не только в переходе на позиции наиболее левых социалистических партий. Конфликты вокруг символов позволяли придать этому процессу иное оформление.
Свидетелем событий на этой базе стал британский морской офицер командор Ф.А. Кроми, командовавший соединением английских подводных лодок, базировавшихся в Ревеле. Он сообщал в Лондон, что приказ Максимова о снятии погон был получен поздно в субботу 15-го. Кроми упоминал о «неприятных» сценах на улицах, когда с русских офицеров, не знавших о существовании приказа, срезали «священные» для них погоны. «Опрометчивый и поспешный» приказ Максимова не прибавил, по мнению английского моряка, командующему популярности в офицерской среде. Однако Кроми высказал предположение, что адмирал пытался таким образом предотвратить некий заговор среди матросов: на 1-е мая (18-го апреля старого стиля) якобы тайно планировалась массовая акция по обеспогониванию офицеров[577]
. Очевидно, британский офицер пересказывал слухи, которые передавали его российские коллеги. Возможно, за этими слухами и стояли какие-то факты, — в некоторых городах России прилюдное лишение офицеров погон стало элементом праздника 1 мая. Во всяком случае можно предположить, что слухи такого рода влияли на решение адмирала Максимова.«Обеспогонивание» происходило не только на военно-морских базах и в портовых городах Балтики. Утром 16 апреля на платформе пограничной железнодорожной станции Белоостров трое матросов, вооруженных ножом, срезали погоны с прапорщика флота. Публика, по преимуществу финская, с ужасом наблюдала за их действиями, а русский рабочий, машинист Морского госпиталя, пытавшийся протестовать, был даже подвергнут «личным оскорблениям»[578]
.