Синан и Танечка

Весь вечер Таня терпеливо ждала возможности завладеть аппаратом. Представилась та лишь тогда, когда Отар отправился в душ. Тогда она, метнувшись к стулу, просунула руку в карман висевшего на нем пиджака, уже прикоснулась пальцами к корпусу мобильного, и тут из своей комнаты заголосила Мери:

– Таня! Таня, воды! Я пить хочу!

Сделав над собой усилие, Таня выкрикнула в ответ ровным голосом:

– Сейчас, уже бегу.

А сама вытащила мобильный и открыла историю вызовов. Вот он – номер, с которого звонил неведомый Тофик-джан. Только бы… Только бы это был тот Тофик…

Лихорадочно оглядевшись по сторонам, она схватила со стола тетрадку, в которой делала упражнения по турецкому, карандаш и принялась переписывать номер.

– Таня! Сколько можно ждать! – недовольно вопила Мери.

Она едва успела сунуть мобильник обратно в карман пиджака и рухнуть на постель, когда из ванной выбежал рассерженный Отар. Весь мокрый, в полотенце, обернутом вокруг бедер, он набросился на Таню:

– Мать надрывается, а тебе и дела нет? Оглохла, что ли? Я даже в душе услышал.

– Ох, прости, я что-то задремала, – безмятежно улыбнулась ему Таня, приподнимаясь на кровати и потягиваясь. – Сейчас, бегу.

Отар недовольно заворчал что-то, но успокоился. Таня же, спеша на зов вздорной старухи, счастливо блестела глазами. Это была хоть какая-то зацепка – номер человека, который, возможно, имел отношение к похищению Асеньки.

Глава 5

Вкухне аппетитно пахло чем-то сладким и поджаристым. Таня вкатила Синана на кресле и пододвинула его к обеденному столу. Тот застелен был светлой скатертью, красиво сервирован. Заглядывавшие в окно солнечные лучи дробились радужными искрами в до блеска отмытых стаканах. В центре стола стоял стеклянный чайник, до краев наполненный свежей ароматной заваркой. А рядом с ним блюдо с какими-то круглыми золотистыми штуками – не то маленькими блинчиками, не то лепешками. Сидевший у стола Барклай уже с интересом изучал их.

– Что это? – спросил Синан, кивнув на угощение.

– Такое русское блюдо. Называется сырники. Готовится из творога. Тут, в Турции, его мало где найти можно. Я специально на колхозный рынок ездила. Попробуйте, это вкусно, – отозвалась Таня.

Барклай с опаской взял один сырник, покрутил его на вилке, понюхал, откусил крохотный кусочек. И, издав нечленораздельное довольное восклицание, быстро заработал челюстями.

– Нравится? – обрадовалась Таня. – Еще с вареньем попробуй.

Барклай замотал головой. А Синан не удержался и поддел:

– Он за свою красоту неземную переживает. Говорит, от сладкого прыщи появляются.

Мальчишка вспыхнул и сверкнул в его сторону злобным взглядом. Таня же склонилась к нему через стол и что-то шепнула на ухо. Тот слушал ее сначала с той же недовольной физиономией, но вскоре заинтересовался и энергично закивал.

– О чем это вы там шепчетесь? – с напускной суровостью вопросил Синан.

Таня весело выпалила:

– Секрет!

А Барклай, подмигнув ей, проворчал:

– Ты, папа, все равно такими вещами не интересуешься. Они оскорбляют твою брутальность.

Синан боялся признаться самому себе, какое небывалое удовольствие доставляло ему происходящее. Как давно не было в его жизни ничего похожего на такой вот семейный завтрак, когда все смеются, беззлобно подшучивают друг над другом, с аппетитом поглощают еду. Он и сам не понимал, как истосковался по такому теплу, близости, доброте. Даже Барклай, обычно колючий, как еж, неприветливый, тронь – тут же взорвется, в присутствии Тани становился покладистым, милым и смешливым. В самом деле, волшебница она, что ли?

С тех пор, как Таня, уступив его просьбам, обосновалась у них в доме, Синану казалось, что он совершенно незаслуженно, по ошибке попал в сказку. Несмотря на то что в договоре, который по его настоянию подписала Таня, ей отводилась лишь роль сиделки, она добровольно взяла на себя все заботы о доме и семье. После смерти жены уборкой здесь занимались нанятые приходящие служащие. А что касалось еды – иногда Синан с грехом пополам пытался приготовить что-то сам, но по большей части они с Барклаем довольствовались заказами из ближайших кафе. Когда же Синан бывал на операциях и по нескольку дней не появлялся дома, мальчишка вообще питался в основном в школе или у друзей.

Таня же сразу вдохнула в их унылую холостяцкую конуру жизнь. Один Всевышний знает, как ей это удавалось, но при ней оконные стекла блестели, пыль по углам не скапливалась, из кухни всегда пахло чем-то вкусным. А иногда, забывшись за работой, Таня принималась напевать на неизвестном Синану русском языке, и у него болезненно заходилось сердце. Дом жил, звенел, дышал, радовался. И все от того, что в нем через столько лет появилась хозяйка.

– Мне пора бежать. На учебу опоздаю, – Барклай, дожевав сырник, кажется, уже десятый по счету, подскочил из-за стола.

– Постой! – вскинулась Таня.

Подошла к кухонной стойке, взяла оттуда какой-то сверток и протянула ему. Барклай развернул его, и Синану удалось разглядеть десяток сырников, аккуратно сложенных в прозрачный пластиковый контейнер.

– Возьми с собой, перекусишь в школе, – сказала Таня.