Синдром Адели (СИ)Он был готов отдать ей сердце. Она была готова его растоптать. Нет взаимности, нет любви, нет искры. Есть цель, есть приоритеты, есть задание. И только синдром Адели.

статус: в процессе

день 122

январь 11

понедельник 02:06

Тихие мерные шаги раздаются эхом по длинному коридору. Аделина идёт вперёд, безжизненно осматривая декорации вокруг. Она была полностью опустошена и, идя сейчас на встречу к Пьетру, ничего не чувствовала. Ни привычной тревоги или предвкушения, ни пробирающего до костей страха или азарта. Ничего. Отчаянно хотелось курить.

Она, не стуча заходит в кабинет отца и тут же подходит к его столу, кидая папку. Дон сидит в кресле и с интересом разглядывает дочь. В руках стакан с чём-то крепким. Он уже отдыхает.

— Ну как все прошло?

— Он мёртв.

Аделина заглядывает в глаза отца и видит там будоражащее когда-то восхищение. Он довольно кивает и переворачивает документы, чтобы заглянуть в отчёт. Пробегается глазами по основным пунктам и снова смотрит на девушку, теперь уже с толикой радости.

— Ты хорошо справилась. Молодец, — он с хлопком закрывает папку, — за это тебе полагается высшая награда. Проси что хочешь, — Дон салютует ей бокалом и отпивает немного.

— Хочу в Италию, — не раздумывая отвечает Аделина. Она всё также изучает образ отца.

— Отпуск?

— Нет. Просто хочу продолжить работать там.

— Хм, — мужчина слегка удивлён такой простой просьбе, но все же утвердительности кивает, — это все?

— Да.

— Хорошо, — Пьетро достаёт чистый лист и быстро пишет на нем указ, протягивая его дочери. — Со среды тебя будут ждать в основном штабе. Не опоздай.

Аделина берет листок себе и складывает его в несколько раз. Кивает отцу на прощание и поспешно покидает кабинет. Она так и не получила ответов на свои мнимые вопросы, хотя и не должна была. Эта правда останется с ней, и Дону ни к чему подробности ее мыслей. Пусть наслаждается победой, пока она будет медленно, но верно, разгибать звенья на своём поводке. Она перестанет быть личным цепным псом Пьетро. Перестанет быть девочкой на побегушках и начнёт, наконец, вести свою игру. По своим правилам.

Когда девушка покидает здание штаба, то получает сообщение от французского коллеги. Он прислал название больницы, а также выразил свою угрозу по поводу убитых ею солдат. С ним она разберётся позже, а сейчас ее ждёт ещё одно испытание. Испытание собственной совестью.

***

Спинка больничного стула неприятно режет лопатки. Ноги уже затекли, а шея ноет. Сколько прошло времени? Час? Три? Она ни разу не поменяла позу. Сидела и слушала неприятный писк, а мысли где-то далеко-далеко. Они давно за пределами этой палаты, больницы, города, планеты…

Внутри все серое. Каша, непонятная склизкая субстанция. Она медленно перетекает по телу, заливается в голову и оседает тяжелым давлением в черепной коробке. Потеряна способность речи, осязания, равновесия, чувства времени, но только не осознания. Осознание нахлынуло давно. Час назад? Три? И все не спадает. Прочно зафиксировалось чёрными буквами на белом фоне перед глазами. Они мельтешат, жужжат и скачут, не дают забыть об их существовании.

Проиграла.

Она, черт возьми, проиграла.

Где-то рядом громко пищит аппарат. Аделина даже не поворачивает голову, все сидит и не смеет шевелиться. Кто-то вбегает в палату, что-то говорит и осматривает больного, зовёт врача. Ещё люди. Они снуют перед глазами туда-сюда, а Лина сидит на жестком больничном стуле и смотрит в никуда. Ее глаза пусты, и лишь дыхание выдаёт в ней признаки жизни. Чья-то рука опускается ей на плечо, треплет, противный голос раздаётся над ухом, что-то объясняет. Реакции ноль.

— Оставьте…

Чуть слышно шепчет девушка, сжимая в руке кусок бумаги.

— Оставьте меня.

Говорит чуть более четко, и ладонь, как казалось медсестры, отпускает плечо. Аделина переводит взгляд на кровать и содрогается. Какие-то трубки, датчики, столько оборудования и одно тело. Его глаза закрыты уже сутки и как долго будут ещё, не знает никто. Под ними залегли темные, мертвенно-синие круги, сильно контрастирующие на фоне бледной кожи. Почти что труп. Ключевое слово «почти».

Девушка жмурится, шумно втягивает воздух и поднимается. Тело ломит, голова раскалывается, а руки, что всегда были тверды, дрожат. Она обходит стороной медсестру с врачом, что обеспокоены ухудшающимся состоянием пациента, даже не вникает в их разговор, подходит к изголовью, аккуратно трогает чёрные пряди коротких волос, мягко перебирает пальцами, гладит и вскоре убирает руку. Задерживает дыхание и незаметно кладёт небольшой лист бумаги, сложенный в несколько раз, между подушкой и спинкой кровати. Он найдёт письмо если выберется.

Лина отходит в сторону, последний раз оборачивается на мужчину и покидает палату, а вскоре и больницу. Она не знала, что будет дальше, не знала следующей миссии и исхода событий. Не знала, что писать в письме, поэтому просто оставила короткое «мне жаль».

Эгоистично? Пожалуй, но этого достаточно. Она так решила. Решила закончить все здесь и сейчас, не терзать себя больше положенного и обрезать оставшиеся ленты вины. Отныне ее больше нет: ни вины, ни Лины.