Мы не спеша приблизились к поселку. Точнее, сначала подошли к прямоугольному озеру – издали я не приметил его гладкую поверхность. Озеро было облицовано каменной лентой бордюра; сейчас на нем расположилась группа молодых людей с мольбертами и планшетами – они рисовали здешние живописные виды. Тут все было исполнено необычайной гармонии: горы, вода и воздух дышали умиротворением и спокойствием, какие я раньше никогда и нигде не ощущал. Сама деревня казалась частью древней природы, она словно вырастала из окружающего ландшафта.
Чтобы добраться до главных ворот поселения, нужно было пересечь озеро по длинному мосту. В середине водоема каменная тропинка изгибалась вверх, и мост превращался в арку с высокими ступенями. Я сделал шаг, чтобы ступить на него, но Сун Лимин жестом остановила меня.
– Погоди минутку, – попросила она. – Сейчас ты должен осознать, что переход по мосту – это всегда Путь. Совершив его, ты уже никогда не сможешь быть прежним, а дорога в прошлую жизнь окажется навеки закрыта. Тебе не страшно потерять прошлое, а заодно и себя прежнего?
– Мне нечего терять, кроме своей пустоты, – весело ответил я. – К тому же, я чувствую, что прошлое от меня и так уже отваливается, как куски засохшей грязи. Так что я ничего не боюсь.
– Тогда – вперед! – бодро объявила моя провожатая. – Шагай не торопясь, но и не останавливайся. Остановка в Пути может наполнить тебя сомнениями и ненужными мыслями. Поэтому иди и наслаждайся дорогой в Неизведанное…
– Слушаюсь, Учитель, – засмеялся я и с легким сердцем ступил на мост.
Но остановиться нам все-таки пришлось. На самом верху узкой арки неожиданно возникло препятствие в виде женщины с ребенком-инвалидом. У девочки были искривлены ноги и руки, она с трудом делала каждый шаг, опираясь на палку. Впрочем, лица матери и дочери были полны света и покоя, а глаза лучились.
–
–
Сун Лимин весело обменялась с обеими еще несколькими фразами, смысл которых был мне недоступен, и они продолжили свое медленное продвижение вниз. А мы стояли наверху, ожидая, пока они спустятся к ровной, более широкой части моста – там мы могли их тактично обогнать.
– Ну вот, сделали-таки остановку в пути, – огорченно сказал я, созерцая рябь на воде: из-за ветра идеально гладкое покрывало озера вдруг собралось мелкими складками. – Теперь меня изведут ненужные мысли и сомнения.
– Не переживай, эта остановка для тебя –
– Это еще почему? – проворчал я. – С каких пор встречные дети без рук, без ног стали вдруг приносить удачу? Это что, китайская примета?
– Сейчас объясню, – пообещала Сун Лимин. Она достала из сумочки блокнот и, пристроив его на ограде моста, размашисто начертала знак. – Смотри, этот иероглиф состоит из двух ключей: левый означает «женщина», а правый – «ребенок». Как ты думаешь, что он может значить целиком?
– Семья? – сделал я предположение.
– А вот и нет, – с хитрым видом возразила та. – Этот иероглиф означает
– И что? – не понял я.
– Ну ты тугодум! – воскликнула китаянка. – Если тебе дорогу преградила женщина с ребенком, то это – самый добрый знак. Потому что это – «хорошо»!
– Какая у вас утонченная система суеверий, – саркастически фыркнул я. – И что, китайцы верят в подобную чушь?
– Это не суеверие, – сказала Сун Лимин, вырывая из блокнота листок и подавая его мне. – Иероглифы ведь не просто буквы, а древнейшие отражения всех предметов и понятий в мире, их тени, отпечатки – как угодно. Для китайца жизнь и иероглифы неразделимы. Если на твоем пути встречаются люди или предметы, сочетание которых можно передать одним сложным иероглифом, то это нужно расценивать как важное сообщение. Некоторые китайцы – настоящие мастера расшифровывать такие «послания реальности».
Наконец мы преодолели мост и сквозь главные ворота вошли в деревню. Мне показалось, мы очутились внутри старинного лабиринта: несколько узких переулков, зажатых между постройками причудливой архитектуры, разбегались в разные стороны и терялись за поворотами. Сун Лимин сразу же свернула налево, и мы пошли по тропинке, мощенной неровными плитами из серого камня. Казалось, время здесь навсегда остановилось: кругом стояла абсолютная тишина, на улице – ни души; побеленные стены домов, кое-где замшелые или покрытые черным налетом, словно излучали невозмутимость, накопленную за сотни лет существования.