Синдром Дао

Однако быстро заснуть не удалось: меня переполняли впечатления этого бесконечного дня. Перед глазами, словно кадры видеоклипа, мелькали места, вещи и люди: кафе в синагоге, новый чемодан, харбинский аэропорт, стюардессы в сексуальной униформе, облака под ногами, еще один аэропорт – гигантский, как целый город; сотни тысяч китайцев, такси, женщина с ребенком на мосту, и наконец – древнее поселение с его озерами, речушками, каналами и ручейками…

Мысленно я еще раз проделал путь по деревне, восстанавливая в памяти прихотливые изгибы ее крыш и окон, текучие округлости арочных мостов, поблескивание воды везде и всюду. Все это навеивало смутные ассоциации, имя которым, однако, я упорно не мог подобрать.

И вдруг сейчас, в момент полного расслабления ума и тела, меня осенило: ну конечно же, Хунцунь – это отражение города, что когда-то возник посреди Адриатического моря! Это азиатский двойник европейки Венеции – как же я сразу не догадался?!

Разумеется, они не были похожи, как братья-близнецы, но их тайное родство было несомненным: оба возникли почти тысячу лет назад, оба отгородили себя от всего мира и начали вести «островное» существование. Ни здесь, ни в Венеции не было наземного транспорта, но главное, что их объединяло – это вода, которая была повсюду. Именно она дала этим поселениям жизнь и наградила жителей особым художественным даром –создавать строения совершенной красоты и гармонии, дома, которые своими линиями и формами воспроизводили в камне вечное течение воды.

Это открытие меня необычайно взволновало, потому что к Венеции я питал особые чувства. Я бредил ею с раннего детства. Она вошла в мою жизнь через двух женщин, которых я совсем не помнил, но чье неоспоримое влияние ощущал на себе по сей день.

Одна из них была первой и последней возлюбленной моего отца – после того как мать оставила семью и убежала неизвестно с кем, неизвестно куда. Отец всегда с пафосом говорил, что это была единственная женщина, достойная его доверия, никакой другой он бы никогда не позволил воспитывать своего сына. Они общались недолго, года два, но старик неизменно вспоминал то время как самое счастливое в своей жизни. «Эта женщина сумела сделать невероятное, – вздыхал он в редкие минуты сердечных откровений. – С ней я впервые узнал, что значит быть живым человеком».

Еще отец намекал, что осмелился открыть ей некую страшную тайну своей биографии. Мне и никому другому он никогда о ней не рассказывал, я просто знал, что такая тайна существует, и принимал это знание на веру, как принимают на веру существование бога или дьявола.

В пору расцвета их отношений мне было около трех или четырех лет, и в памяти моей не сохранилось образа этой загадочной женщины – ни малейшего следа, ни единого воспоминания. Само ее существование мне бы, наверное, также пришлось принимать на веру, если бы не одна грампластинка, что осталась как знак ее тайного присутствия в нашем доме. Пластинка была выпущена фирмой «Мелодия» в семидесятых годах прошлого века. На ней звучали стихи возлюбленной моего отца. Все стихи она посвятила Венеции и записала в студии собственным голосом.

Мне было, наверное, лет десять, когда я впервые их услышал. Хотел включить какую-то сказку, но перепутал обложки и по ошибке поставил на вращающийся диск проигрывателя эту пластинку. После характерного шипения, которое обыкновенно предшествовало переходу в мир волшебства, из колонки послышался низкий женский голос:

Причалил vaporetto у площади Сан-Марко.

Толкуют гондольеры о ценах и погоде,

Трещит толпа, торгует. Невероятно жарко,

Витает запах кофе, и запах счастья вроде…

Под арками Пьяцетты сияют апельсины,

Дворец сверкает дожей под небом ярко-синим,

Дворец сверкает дожей под жаркими лучами,

Тень колокольни смотрит нездешними очами.

За сводчатым проходом средь живописных улиц,

Увидев лица лавок, в прохладу окунулись…16

Незнакомка нараспев читала одно стихотворение за другим. Они были полны причудливых слов: лагуна, гондола, Кампанелла17, венецианское стекло, мост Риальто, карнавальные маски, остров Мурано. Завороженный, я отдавался плавному течению голоса с гипнотическими интонациями, забыв о том, что собирался в тысячный раз прослушать «Кота в сапогах». Наша полумрачная гостиная со спартанской мебелью вдруг превратилась в залитое солнцем палаццо с видом на Гранд-канал, и я увидел, как высоко над городом в безоблачном небе медленно и величественно парит Ангел…