С того самого дня Венеция стала моей тайной и страстью. Прослушивание стихов превратилось в ежедневный ритуал – вскоре я знал их наизусть и мог декламировать, в мельчайших подробностях имитируя интонации чтицы. А спустя какое-то время случайно обнаружил в книжном шкафу старую книгу по истории Венеции и художественный альбом с фотографиями города. Неожиданно я смог соединить уже знакомые мне названия венецианских реалий с их зрительным образом, и счастью моему не было предела. Подобно слепцу, что чудесным образом прозрел, я воочию увидел то, о чем раньше лишь слышал: призрачные дворцы обрели плоть, каналы налились ярким цветом и приобрели живую фактуру, а гондолы утвердились в своей истинной форме. Произошло мое полное посвящение в венецианскую культуру.
– Что, материнская кровь в тебе заговорила? – однажды с раздражением воскликнул отец, застав меня за разглядыванием альбома. – Сама вечно в облаках витала, жизнь тратила на эти буржуйские книги, и ты такой же полудурок растешь! Нет чтоб с пацанами в футбол погонять – куда там, нам лучше сказочку послушать да на картинки с ручейками поглазеть. Хочешь в кисейную барышню превратиться, а, сын?! Ну погоди, скоро у меня руки дойдут – повыкидываю на хрен весь материнский хлам из дома, ни одной книги этой распутницы здесь не останется! И тобой займусь, чтобы нормальным мужиком вырос, а не рохлей-белоручкой!
Я страшно боялся, что отец и в самом деле уничтожит или вынесет на свалку те немногие вещи, что остались от матери: альбомы по искусству, два десятка книг (в основном, русская и зарубежная классика), несколько фарфоровых статуэток и пианино, после ее бегства выселенное в коридор и укрытое грубым чехлом. Чтобы отец не посягнул на главное сокровище моей тогдашней жизни – книги о Венеции, я спрятал их у себя под кроватью, в коробке с набором юного химика. Родитель подарил мне его, чтобы я приучал себя заниматься «серьезными вещами, а не всякой ерундой».
Но я упорно не желал тратить время на
Утомленный градостроительством, я садился у окна, подпирал руками подбородок и долго-долго любовался плодами своего труда. Если я когда-то и чувствовал себя по-настоящему счастливым, то именно в тот «венецианский» период моего одинокого детства. Я без устали творил, поощряемый незримыми наставницами – женщиной-поэтом и матерью. Они помогали моему воображению разливаться широкой полноводной рекой, и его мощное течение разрушало жесткие рамки поведения и мышления, в которых меня пытался воспитывать отец.
Но однажды моему счастью пришел конец. В тот день я задумал устроить у себя в комнате Полет Ангела – грандиозный номер Венецианского карнавала, когда над площадью Сан-Марко проплывает крылатое существо в белоснежных одеждах. Сначала я сотворил Ангела: из куска ватмана слепил конусообразное туловище, к нему прилепил голову с выразительно нарисованным лицом и два больших крыла. Мне показалось, что эффект божественности усилится, если крылья у Ангела будут золотыми. С этой целью я тайком взял у отца банку с бронзовым порошком, нанес на крылья слой канцелярского клея и сверху обильно посыпал «позолотой». Для пущей важности я пристроил над головой этого создания сияющий нимб.
Далее предстояло решить трудную техническую задачу – осуществить полет Ангела. Мне показалось, выйдет чрезвычайно глупо, если я просто возьму его в руку и буду носиться по комнате, воображая, что он парит в поднебесье. Но как сделать так, чтобы Ангел летал сам? Я мучительно напрягал мозг, пытаясь найти ответ на этот непростой вопрос. И в конце концов ответ пришел мне в голову: Ангел должен скользить на невидимой леске, протянутой под потолком!
Простота решения привела меня в восторг. Как натянуть леску, было ясно как божий день: следовало просто привязать ее концы к двум легким деревянным брускам, а бруски прикрепить к потолку с помощью пластилина. Бруски я нашел у отца в «мастерской», там подобного хлама были тонны. У него же взял стремянку, чтобы добраться до недавно побеленного потолка и прицепить к нему два куска черного пластилина. В результате монтаж невесомой конструкции занял у меня не больше десяти минут.