Синдром Дао

Ван Хунцзюнь жил в самом конце этой улицы, и дорога до его дома заняла не больше десяти минут неспешной ходьбы. Сун Лимин по-свойски открыла деревянную створку ворот, и мы очутились во дворике, посреди которого находился пруд с юркими рыбками. Ранее я успел отметить, что каждое здание в деревне утопает в богатой зелени, будь то деревья, кустарники или декоративные растения. Здесь же не было ни единой травинки, не говоря уже о деревьях. Вся поверхность двора была выложена терракотовой брусчаткой, исключавшей всякую растительность.

– Да, в полдень тут не слишком-то укроешься от солнечных лучей, – заметил я, с любопытством оглядывая дворик. – Разве что к рыбкам нырнуть с головой. Видать, Учитель не слишком любит ухаживать за растениями, раз даже цветов не держит возле дома.

– Дело вовсе не в этом, – возразила китаянка. – Просто здесь деревья были бы плохим знаком.

– Небось, не по Фэн-шуй? – с легкой ехидцей спросил я.

– Не умничай, – фыркнула Сун Лимин и достала из сумки свой знаменитый блокнот. Вырвав лист, она изобразила на нем знак и протянула мне. – Смотри, этот иероглиф состоит из двух ключей: «дерево» и «ограда». Значение иероглифа – «безысходность» или «осажденное положение». Двор Учителя по форме напоминает графему «ограда», и если посадить здесь деревья, то они будут нести хозяину дурное предзнаменование. Первые владельцы дома (далекие предки Учителя и основатели деревни) предпочли не сажать во дворе деревья и заложили все камнем, чтобы растения не появлялись сами. Понимаешь теперь, в чем смысл?

– Понимаю, – вздохнул я, засовывая рисунок в задний карман штанов. – Только не понимаю, почему суеверия тысячелетней давности по сей день продолжают жить.

– Я тебе уже говорила, что иероглифы – это не суеверия, – ответила китаянка. – Однажды ты в этом убедишься сам. Если бы европейцы мыслили, как китайцы, то давно бы уже поняли, что все в мире взаимосвязано: пространство, слова, иероглифы, растения, люди, сны… И что все должно находиться в гармонии. Когда вы научитесь понимать эти связи, у вас станет гораздо меньше проблем. Древние архитекторы строили Хунцунь, опираясь на законы вселенской гармонии, и здешние жители не без оснований считают себя самыми счастливыми людьми в мире – уже тысячу лет! Не видишь ли ты в этом подтверждения тому, что в «суевериях» все-таки есть разумное зерно?

Я только пожал плечами и вслед за Сун Лимин вошел в дом. Где-то под потолком тут же раздался тихий звук колокольчиков. Через секунду перед нами возник человек в причудливом одеянии. Поверх традиционной китайской рубахи и шелковых штанов он накинул плотный многоцветный халат. Бордовый снаружи, халат имел синюю подкладку, а под ней виднелась еще одна – изумрудно-зеленая. На широких манжетах и отложном воротнике красовались золотые полумесяцы. Запястья мужчины были унизаны большими серебряными и костяными браслетами, на шее у него висело массивное украшение из гнутого золота. Ну просто жар-птица, а не человек! В ладони он держал три нефритовых шара и без устали гонял их по кругу, ловко перебирая длинными пальцами.

– Ni hao, Wang lao shi! 18 – воскликнула Сун Лимин, подбежала к хозяину дома и крепко его обняла. Он тоже обхватил девушку руками, при этом пальцы его ни разу не сбились и с прежней ловкостью продолжали вращать светло-зеленые шары за ее спиной.

После приветственных объятий китаянка представила меня Учителю – тот с улыбкой кивнул. У него было поразительно молодое лицо – гладкое, с едва заметными морщинками в уголках глаз, и при этом абсолютно седая борода клинышком. Такие же идеально белые волосы на голове были стянуты в узел и перехвачены серебряным зажимом. Я так и не смог определить, сколько же Учителю лет. Он был одним из тех, кого называют человек без возраста.

Ван Хунцзюнь что-то сказал моей спутнице, и она перевела на русский: Учитель приглашает наверх выпить чаю и поговорить. Мы поднялись на второй этаж, в комнату с огромным, на полстены, окном – из него открывался чудесный вид на синеющие вдали горы и поле с желтыми цветами. В помещении витал едва уловимый аромат каких-то специй. Я понимал, что этот запах мне до боли знаком, но дать ему конкретное название был не в состоянии.

Сложив ноги по-турецки, мы уселись на разноцветных подушках вокруг низкого чайного столика. Пока Сун Лимин заваривала в прозрачном чайнике цветы хризантемы с красными ягодами барбариса, никто не проронил ни слова. Мы молча наблюдали, как цветки медленно распускаются в кипятке, как вода принимает желтый окрас и ее цвет становится все более интенсивным. Китаянка налила чай в пиалы, и мы так же безмолвно стали его пить.