Синдром Дао

Я чувствовал, что тишина в комнате, подобно цветочному напитку, постепенно становится насыщенной. Я вдруг ощутил вкус тишины и увидел ее цвет. Описать эти вкус и цвет практически невозможно, потому что они были никакие, они были лишены привычных человеку качеств. И в то же время тишина была до предела наполнена смыслом, она звенела и благоухала, она проливалась на меня свежим дождем, она приятно щекотала нервы. И я понял, что это мое ожидание чуда, мое нетерпеливое желание прикоснуться к тайне окрасили безмолвное чаепитие в тончайшие краски, сделали его столь завораживающим и многозначительным.

Первым прервал молчание Ван Хунцзюнь.

– Ты исповедуешь какую-нибудь религию? – спросил он меня через переводчицу. – Веришь в бога или другие высшие силы?

– Нет, – ответил я и, помедлив, спросил: – Это плохо?

– Это отлично, – усмехнулся Учитель. – Чем меньше в голове всяких догматов, тем проще следовать даосскому Пути.

– А разве даосизм – это не религия? – удивился я.

– Боже упаси! – Ван Хунцзюнь изобразил на лице шутливый ужас. – Не вздумай кому-нибудь такую глупость ляпнуть – поднимут на смех. Для нас никогда не существовало религии – мы всегда были натурфилософами. Вселенная для даоса изначально была миром бесконечных превращений в природе. Миром метаморфоз. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Нет, – покачал я головой. – Набор слов.

– Нестрашно, – сказал Учитель. – Просто тебе пока еще не присуще алхимическое сознание, у китайцев же оно было с самого начала. Рано или поздно ты все поймешь.

– Я надеюсь, – сдержанно ответил я, доливая себе чай. – А чем алхимическое сознание отличается от обычного?

– Алхимическому сознанию ясно как божий день, что Вселенная – это извечное взаимодействие двух начал: Неба и Земли. Небо (Ян) – это все, что в мире есть мужского рода, это вечное Оплодотворение. Земля (Инь) – все, что есть женского рода. Небо – это всегда Свет и Текучесть. Земля – непременно Тьма и Твердь. Свет бесконечно проистекает в Тьму и оплодотворяет Твердь. Так в мире рождаются все формы, и они без конца превращаются одна в другую. Конца попросту не существует. Так же как не существует начала. Есть лишь вселенская бесконечность – Дракон, кусающий себя за хвост.

– Ну а как же быть с тем фактом, что человек рождается и умирает? – возразил я. – Ведь совершенно очевидно, что есть точка начала и конца жизни.

– Вот этим алхимическое сознание и отличается от неалхимического, – спокойно сказал Ван Хунцзюнь, не глядя на меня и снова увлеченно катая по ладони нефритовые шары. – Ты говоришь с позиций логического развития всего сущего. Ни о каких случайных превращениях и отклонениях в этой цепи не может быть и речи: есть начало, есть конец – и точка. Это характерно для жесткого европейского мышления. А алхимическое сознание допускает все что угодно. Оно без конца экспериментирует, превращает уже имеющиеся в мире формы и идеи в нечто совершенно новое. Возможность бессмертия для него так же очевидна, как для европейского мышления неизбежность смерти.

– То есть вы хотите сказать, что человек может не умирать? – скептически воскликнул я. – Что даосы называют себя бессмертными в прямом смысле, а не метафорически?

– Именно так, – будничным тоном сказал Учитель. – Человек не умирает. Он превращается, переходит из одной формы бытия в другую. Так же как гусеница становится куколкой, а куколка – бабочкой. Бабочка не помнит, что она была куколкой. И человек не помнит, кем он был в прежней своей форме. Даже не догадывается, что кем-то был. И живет в вечном страхе ожидания смерти.

– Но ведь это невозможно проверить или доказать, – усмехнулся я. – А принимать на веру подобные идеи, по-моему, просто смешно.

– Доказывать – удел европейских ученых, – ответил Ван Хунцзюнь. – Даос же не тратит время на бесполезные занятия. Он просто следует своему Пути и наслаждается жизнью. В этом – смысл его существования… Но давай вернемся к основе всех метаморфоз – Небу и Земле. Их взаимоотношения феноменально улавливали древние даосские художники. Они проникали в самое нутро природы. Передавали ощущение сути, а не видимости. Ты когда-нибудь видел китайский свиток с классическим пейзажем?

– Конечно, – пожал я плечами. – У меня даже дома такой висит.

– Что, все время развернутый висит? – воскликнул Учитель, и лицо его снова исказила гримаса комического ужаса.

– Ну да, – осторожно подтвердил я. – Что-то не так?

– Ты – убийца искусства! – сокрушенно качая головой, поставил мне диагноз Ван Хунцзюнь. – Свиток никогда не должен висеть постоянно открытым! Смотри и учись, как с ним нужно обращаться.