Синдром Дездемоны

Вероника открыла пакет, принесенный Славой. Норм вообще. Пицца еще теплая. В коробке пирожные «корзиночки» с разным кремом. Большая бутылка апельсинового сока и пиво. Она даже охнула от удивления, потом почитала этикетку: точно не безалкогольное и не для домашних животных. Он ничего, этот мужик. Видно, что за человека ее считает. Она тут ночью от паники и страха на стенки лезла, потом догадалась поискать выпивку матери в баре. Там не было ничего. Только несколько пустых бутылок под столом, она какие-то капли умудрилась из них вытрясти в стакан. Глотнула. Но почти ничего не почувствовала. Уснула уже на рассвете, проснулась поздно. Во рту горячая сухость, подташнивает, как будто отравилась. А Ника даже не может вспомнить, когда ела в последний раз. Открыла холодильник, а там какие-то засохшие остатки. У матери даже никаких запасов не бывает, как у бабушки. У той всегда было полно круп, картошки и банок с тушенкой. Бабушка всегда боялась безденежья и голода. Говорила, что и ее мама всегда этого боялась.

Бабушка умерла в тульской больнице две недели назад. Мать съездила туда одна на два дня. Сказала, что Веронике незачем там ей мешать. Она кремировала бабушку, оформила какие-то документы на квартиру. Оставила везде заявление, что дочь теперь живет с ней, в Москве. Вернулась. Поставила на стол фотографию бабушки, рядом с ней рюмку и разлила им всем троим водку. Себе, Веронике и мертвой бабушке. Ее рюмку накрыла кусочком черного хлеба.

– Помянем маму, Ника, – сказала она, – как положено. Выпьем не чокаясь. По сути, она и тебе была матерью. Нам с тобой без нее надо знакомиться заново. Ты почти взрослая. Нам надо и поладить по-взрослому. Прими меня, какая я есть, а я буду считаться с тобой. Это непросто, поверь. Не получится у нас по-хорошему, вариантов останется совсем мало. У тебя вообще один.

Вероника посмотрела на бабушкину фотку и вдруг резко поняла, что все. Больше ее никто не любит и не пожалеет. Бабушка всегда ее по утрам будила поцелуем, гладила, говорила ласковые слова. Вероника заревела вслух, как маленькая, проглотила свою водку, захлебнулась, закашлялась… Когда глаза стали что-то видеть, кроме красной пелены и дождя из слез, она наткнулась на взгляд матери. Та смотрела на нее внимательно, как будто сочувственно. И как будто брезгливо. Валентина взглянула на часы и сказала:

– Иди в ванную и ложись спать.

Так закончились их поминки. А Валентна стала готовиться к возвращению Никиты с работы.

И вот сейчас мать, возможно, тоже умрет. Проще всего будет взять в ее спальне портрет в серебряной рамке, поставить тут на столе, рядом рюмку с водкой и накрыть черным хлебом. А что делать ей дальше… На что жить, за что хвататься? Да и не дадут ей оставаться здесь одной, в этом шикарном доме. Тут не люди, а какие-то надутые, заносчивые упыри. Даже ее ровесники: они все упакованные, на тачках, с дорогущими мобилами, видят только друг друга. Через нее переступают, как через засохшее дерьмо. Они же «коренные». Сироты тут вообще не живут. Никиту она благополучно сдала полиции, его могут и посадить надолго. И кто у нее остается?

Получается, спасибо менту за мое счастливое детство: пиццу припер, пирожными и пивом подлакировал. Все самое ценное у нее отобрал. Ни в инет выйти, ни эсэмэснуть хоть кому. А вернуться он может уже с группой захвата и потащить ее даже не в детский дом, а в колонию для несовершеннолетних прямым ходом. Так есть же за что… Бедная она, бедная. Вероника залпом пила пиво из горлышка, а оно текло по ее шее и груди под майкой. Она немного успокоилась, подошла босиком на цыпочках к входной двери, посмотрела на монитор видеокамеры. Так, на самом деле там маячит кто-то. Не соврал про охрану.

Пиво помогло. Захотелось есть. Вероника прямо в коробке порвала пиццу на куски, стала жадно есть, прерывисто вздыхая между глотками. Звонок? Это что? Телефон матери ведь тоже у полиции, как и ее ноут. Забрали в ту же ночь. Да у них же есть еще домашний, стационарный телефон! Они им вообще не пользовались, Вероника забыла. А это он и звонит в прихожей на полке. Она вылетела туда и какое-то время смотрела на трубку, боялась ответить. Потом подняла и молчала:

– Эй, Ника, ты, что ли? Чего не отвечаешь?

– Это кто?

– Это я, медный всадник. Ты совсем, что ли, с катушек слетела? Валера звонит.

– Привет, Валера. Я просто по этому телефону никогда не разговаривала. А мобильный у меня отобрали. Ноут тоже.

– А. Тогда понятно. Я только это и хотел узнать. Слушай, ты одна там?

– Одна.

– А если мы к тебе заглянем?

– Зачем?

– Просто так, чтобы тебе не скучно было. Слушай, а твоя мать дома деньги какие-то держит? В смысле держала?

– Я даже не знаю. Думаю, нет. У нее всегда карты были, их тоже забрали с документами. Да я все равно ПИН-код не знала.

– А если поискать, детка? А если мы подскочим и поможем?

– Нельзя ко мне. У меня менты за дверью. Охрана. Один, начальник, привез жратву. И все. Сказал, не выходить.

– Ясно. Ты мой номер наизусть помнишь или совсем тупая? Я в смысле – по этому телефону не сможешь набрать, когда они уйдут?