Синдром Гоголя

Осип Дмитриевич услужливо предложил Грениху отвезти в гостиницу, тот не стал отказываться. Усевшись в коляску, Грених поглядел на Майку, дожидавшуюся его внутри. Потеплело на душе при виде этого забавного чертенка в буденовке, муки вдовы и безжизненная Ася как-то сами отошли в сторону, вспомнилось то, как девчонка огорошила всех своими речами.

– Тоже мне раскомандовалась! – усмехнулся профессор.

– Пионер не должен молчать, обязан действовать, быть полезным, – парировала Майка, состряпав на лице лихой прищур, что наверняка значило: в обиду себя не даст и готова к любой словесной баталии.

– Быть может, ты и судебной медицине обучиться готова? Анатомированию, например.

Она наморщила нос.

– Нет уж, в кишках трупов пусть кто-нибудь другой копается. А я, – она чуть наклонилась к Грениху, многозначительно подмигнула и постучала пальцем по своему виску, – головой работать буду. Математиком там каким-нибудь или физиком, астрономом. Что девчонкам обычно не доверяют.

– Математиком, – Грених усмехнулся.

– А ты давно в кишках роешься? Не завидую я тебе. Та еще работенка. И вообще, ты доктор или гипнотизер, я так и не разберу?

– Я не гипнотизер… Гипноз – это часть психотерапии. А учился и на судебного медика, но потом занимался нервными болезнями.

– То есть гипнозом? – Майка с интересом заглянула ему в лицо. Ее страшно интересовало это слово и все, что было с ним связано. – Это из-за того пациента, которого ты гипнотизировал? Ну из твоего рассказа.

– Он мой брат.

– Стало быть, мне он дядя? Интересный экземпляр. Хотела бы с ним познакомиться.

– Это вряд ли. Он теперь за океаном.

– И что, из-за него ты решил оставить рыться в кишках и лечить психов?

– Почти. Но позже мне пришлось вернуться к судебной медицине. Как оказалось, это у меня получается лучше.

Грених бросил на девочку короткий, тревожный взгляд. Изо дня в день она все больше поражала своей смышленостью и развитостью ума. И сейчас он поймал себя на том, что невольно ожидал от нее упрека за плохо проделанную работу. Ведь Кошелева он объявил мертвым. Он – профессор, научный сотрудник Кабинета судебной экспертизы, обучавший толпу стажеров, объявил человека мертвым и позволил его похоронить.

– Коли ты умной себя считаешь, – продолжил он с усмешкой в лице, – может, скажешь, откуда взялись ожоги в виде всей пятерни на теле Аси?

Майка наморщила лоб.

– То яд… трупный, – предположила она, тоже с усмешкой косясь. – Ходячий мертвяк разлагается. Ладони у него зеленые и все в трупной слизи.

– Фантазерка! А не было слизи-то на теле, только ожоги, кожа чистая.

Майка еще больше нахмурилась, почесала переносицу.

– Тогда это сделал кто-то, кто стащил твои медицинские перчатки, натер их соком сон-травы – я видела ее у них в горшках на веранде.

Лицо Грениха вытянулось, сердце подпрыгнуло – а почему бы и нет. Он тут же вспомнил, как отругал Асю, сказав, что такое растение держать в доме нельзя. Нехорошие мысли повернулись в сторону Офелии, но он тут же отбросил и их, вспомнив, как женщины, обнявшись, сидели на лавочке, с какой нежностью вдова, рассказывая о муже, гладила волосы племянницы. Нет, эта ледяная королева, мечтавшая стать артисткой и увлекавшаяся флористикой, не была способна на такую нелепую выходку. Ожоги сон-травой!

– Зачем? – выдавил он риторическое.

– Как зачем? Это метка такая. Как у пиратов или у разбойничьей шайки. Знать, хочет, чтобы его не забыли, или он делал вызов девице. А ты что же, папка, и вправду веришь в мертвяка? Ну дает! Нет ни русалок, ни диавола, ни Бабы-яги. Зло на земле творят люди. Человека в этой истории надо бы искать. Кто, по-твоему, это делает?

– Кошелев? – тихо и беспомощно спросил Грених.

– Ну-у, – протянула девочка, – тебе, как судебному медику и гипнотизеру, это должно быть яснее видно. Я не видела никогда, чтобы из гроба люди живьем вставали. И еще… пока ты спал, я утром в город ходила. Отец Михаил на дрожках мимо меня промчался, сам правил лошадкой. Как угорелый несся. Я следом побежала. А он в конце улицы дрожки бросил и исчез в двери под вывеской: «Редакция газеты «Правда Зелемска». Не там ли работает тот тип в шинели? Я села напротив, на бревнышко, сижу, жду, когда батюшка обратно выйдет. Внутрь идти опасно, еще чего сапогом пнут. А на улице удрать успеть можно. Он вышел, без скуфьи. Сел в своем подряснике прямо на ступеньку перед входом, голову руками обхватил вот так… – она уронила локти на колени и с театральной горечью обхватила голову в буденовке. – И чёй-то ему такое там привиделось и прислышалось, а?

Грених слушал Майку, сведя брови. Потом с силой сжал веки пальцами. Не потому, что был на Майку сердит за то, что она за отцом Михаилом следила, с Майкой все сегодня определилось само собой после столкновения с начальником милиции. Она заслужила свободу, отвоевав ее в честном бою у жизни, у своих безрассудных опекунов, у деревенских мальчишек, привязавших ее к хвосту лошади, у священника, запершего ее в церкви для будущего обряда изгнания бесов. Грених не собирался быть очередным ее угнетателем. Родителем, наставником, но не бездушным тираном.