Сначала Константин Федорович принялся колотить в дверь, но вдруг вспомнил, что ведь Зимина только что оставил архиерей… Нажал на ручку и тотчас оказался в тесной, темной комнатушке с узкой металлической кроватью, платяным шкафом и маленькой конторкой у окна, наполовину затянутого бумазеей. Облепленная сухой грязью одежда брошена на стуле рядом. Конторка заменяла Дмитрию Глебовичу письменный стол и была вся залита стеарином, кругом – на подоконнике, на полу, на стопках книг валялись свечные огарки, свидетельствовавшие о том, что Зимин ночами напролет работал с бумагами. На конторке красовалась печатная машинка «Ундервуд», по короткому завещанию перешедшая Зимину от Кошелева. Зимин машинкой пользоваться не умел. В каретку листок бумаги был воткнут так, будто Дмитрий Глебович не подозревал о наличии рычагов и прижимного валика. «Странно, – мелькнула мысль у Грениха, – заведует типографией с такими сложными механизмами, как монотип, а тут с кареткой не совладал». На конторке рядом с пишущим агрегатом помещалась чернильница, засаленное гусиное перо и пачка бумаги, исписанной тонким, колючим почерком. Поэт предпочитал работать по старинке, не признавал ни стальных перьев, ни химических карандашей.
Металлическая кровать скрипнула, из-под одеяла вынырнула лохматая голова, а следом и сутулые плечи Дмитрия Глебовича, облаченные в чистую холщовую толстовку.
Зимин неподвижно уставился на профессора. На левой скуле и шее – ожог пятерней. Ладонь обмотана окровавленным полотенцем, из-под одеяла выглядывала ступня с кровоточащей раной. А ожог – такой же растянутый, как у Аси: длинными, уползающими с щеки к ключице змеями вился он, будто некто, по мнению Майки, в медицинских перчатках засадил Зимину хорошую пощечину, и рука скользнула по инерции ниже, задев кожу под рубашкой.
Грязная комната Аси и запачканная одежда секретаря, одинаковые ожоги, оба были в крови. Что это могло значить?
– Вы, товарищ профессор, опоздали, – сиплым голосом выдал Зимин, продолжая сидеть в постели и опираясь здоровой рукой о подушку.
– Опоздал к чему? – Грених сделал еще шаг, на что Зимин отозвался резким движением назад.
– Не подходите ко мне! – лающе прикрикнул он, в глазах вспыхнуло отчаяние.
– Спокойно. – Грених доверительно протянул раскрытую ладонь. – Вы, вероятно, стали свидетелем чего-то очень странного и необычного. Вам следует об этом рассказать. Зимин, я предлагаю для начала успокоиться.
– Я уже все батюшке рассказал, не трогайте меня, подите вон. – Секретарь осклабился и вдруг испуганно отполз к изголовью, подтянул колени и прижался к стене. На серых простынях расползлось красное пятно от окровавленной пятки – ему будто собака вцепилась в лодыжку и рвала во все стороны. – Не трогайте!
Он с ужасом уставился на протянутую Гренихом ладонь. Грених в недоумении опустил ее и убрал за спину.
– Кто вам поставил эту отметину? – спросил он.
– Убирайтесь вон! Вы ничего не знаете и никогда не поймете. Когда было еще возможно, вы отказали мне в помощи. Теперь слишком поздно! Вам ничего неведомо о его болезни, а еще профессор. Вы здесь чужак! Забирайте свою малолетнюю дочь и проваливайте подобру-поздорову. Над ним веет проклятие. А вы его пробудили. Надо ж было… Имбибиция! Трупные пятна! Был человек, а теперь что? Нелюдь! Демон! Им овладел демон. Это он, – Зимин ткнул пальцем себе в лицо, – его рука. Теперь ничем ему не поможешь. Теперь он самый настоящий житель преисподней. Безумец! О, что он задумал, что такое теперь будет! Вам ничего о нем не известно. Здесь и преосвященный Михаил бессилен, не то что вы со своей псевдонаукой.
– Спокойно, товарищ Зимин! Без истерик. Говорите толком, что вы делали на кладбище? Почему ваша одежда в грязи?
– Его искал!
– Нашли?
– Нашел!
– Где же?
– Так он мне и дался!
Грених на минуту прикрыл глаза.
– Не пытайтесь заморочить мне голову. Это вы его из могилы вытащили?
– И самого же себя чуть не забил до смерти? – Зимин затрясся в исступленной ярости. – Убирайтесь прочь. У вас нет полномочий меня допрашивать. Вы никакой не следователь, а всего лишь судебный медик. Ваше дело было – разобраться с болезнью человека. Но вы и этого не смогли. А теперь мечетесь, пытаясь понять, почему объявленный вами трупом Кошелев восстал из мертвых.
– Хотите сказать, что он и племянницу собственную огрел по голове?
Зимин сделал вдох и, захлебнувшись, издал не то стон, не то хрип, а потом застыл, глядя в пол.
– А что с ней? – тихо выдавил он. Грених пристально следил за игрой эмоций на его лице.
– Почти то же, что и с вами. Ожоги, кровь…
– Она умерла?
– Нет, слава богу.
Зимин сел в кровати, обхватив голову руками. Грених вкратце поведал о том, как Офелия в слезах прибежала утром. Секретарь сидел не шевелясь, впившись белыми пальцами с грязными ногтями в волосы.