Синдром Гоголя

И призадумался, вспомнив, как Офелия поведала о том, что мужа грозились арестовать за его публикацию в «Красной нови». Кому была выгодна смерть автора? Разве только заведующим журнала. Не отправило же московское писательское общество убийцу-невидимку, который, решив, что отравить литератора мало, еще и тело его из гроба вытянул, а потом и над Асей надругался. Во всем этом клубке событий, с виду разрозненных, все же пряталась связь. Скорее всего, могилу Кошелева разворотил глубоко религиозный человек, не поверивший, что тот в могилу лег мертвым. Если допустить мысль, что это сделал убийца, то целью его было – добить. По глупости своей он полагал, что Кошелев восстанет. Но тогда Ася здесь при чем? Она что-то знает, может, стала невольной свидетельницей каких-нибудь разговоров.

Подозреваемых было два: Зимин и архиерей. Но к версии со святым отцом, у которого была репутация ловкого проповедника, мысли Грениха клонились больше. Архиерей мог, по утверждению начальника милиции, все же замыслить какую-то махинацию, чтобы заполучить фабрику?

Сестра Кошелева, мать Аси, не приняв ни революции, ни нового правительства, была женщиной сварливого нрава, она обещала отписать имущество монастырю, так и поступила, составив никому не нужную духовную. Здесь крылась какая-то неприятная каверза. Монастырь ни на что претендовать, разумеется, не мог, но все же завладеть пустырем, на котором высилась груда старого кирпича, или же иметь виды на старые агрегаты было довольно заманчивой перспективой для обнищавшей церкви. Главное, убрать с дороги прямых наследников и предложить государству выгодные условия на кооперативных началах. Тут к месту и смерть Карла, и нападение на Асю, которая, между прочим, и была прямой наследницей согласно последнему Декрету о наследовании имущества… Кто же за этим стоит? Может, и архиерей. Может, он действительно собирается сбросить подрясник и объявить себя кооперативщиком. Нельзя, при всей чарующей святости и воздушности созданного молвой образа глубокого молитвенника, отрицать, что он мог иметь ко всей этой истории, явно приобретший оттенок мистики, самое прямое отношение.

В то утро, когда Ася, что-то предчувствуя, просила отвезти ее к могиле дяди, владыка явился в дом со стороны города. Если он не служил всенощную и заутреню в храме, а оставался все это время в монастыре и все богослужения провел в монастырской церкви, то он не мог попасть в город, не миновав кладбища…

– Идем-ка навестим преосвященного Михаила. – Грених резким движением поправил шляпу.

Глава 10. Отец Михаил

Воротами монастырь смотрел в противоположную от города сторону, подъехать к ним можно было, лишь обогнув Зелемск кругом. А для того требовалось выйти на шоссе и потратить с полчаса на весь путь. Но диагональ кладбища, как бы объединявшего город с монастырскими землями от севера к юго-западу, составляла самое близкое меж ними расстояние.

Могила Кошелева находилась немного правее пути. Грених давил в себе желание пойти глянуть еще раз, но надо было спешить. И, может статься, преосвященный Михаил тоже в спешке не стал заглядывать к новопреставленному, ведь доложили о болезни председателя, и он торопился того навестить. Мыслями Константин Федорович вновь отчего-то вернулся к Зимину, его ожогам и к ожогам на теле Аси, его перевязанной полотенцем руке и окровавленной ступне. И если он на кладбище был, отчего его Грених там не видел? Но, наверное, уж не стал бы Зимин сам себя так истязать. Как-то нехотя подумалось, не вонзил ли в щиколотку бедному секретарю зубы разъяренный хищный мертвяк?

О чем только не подумается в минуту, когда бежишь, за руку держа ребенка, минуя молчаливые надгробия, понурые статуи ангелов, покосившиеся кресты под затянутым серыми тучами безмолвным, тяжелым небом, в то время как, быть может, где-то рядом, за соседним камнем, прячется голодный упырь.

Погост вскоре вывел на узкую дорожку. Перед профессором встали белые чистенькие стены монастыря. Надвратной колокольней тот обращался к лесу. Это была монументальная, массивная, будто выросшая из-под земли, сахарная глыба с золочеными шпилями. Островерхие арки проемов черными, мрачными дырами слепо глядели в небо, отражая очертания облаков. Ворота и калитка плотно замкнуты. Но едва Грених занес руку, чтобы постучать, тотчас калитка распахнулась, и выглянула голова одного из насельников.

– Вы к преосвященному? – тотчас осведомилась голова.

Грених лишь неловко кивнул.

– Тогда просим, пожалуйте. Вас давно ожидают.

Невольно Константин Федорович глянул на Майку, придется, наверное, оставить ее за пределами мужского монастыря, но девочка, по обыкновению своему, сунула руки в карманы пальто, подняла подбородок, оттопырила губу и невозмутимо шагнула за порог калитки, – монах-келейник и слова поперек не успел молвить.