Синдром Гоголя

Шерстяной шарф – не самый удачный предмет, чтобы с его помощью кончать с жизнью, нет необходимого скольжения и плотности в этом виде ткани, к тому же узел остался на затылке, а под подбородком образовалось широкое шерстяное ложе. Все, чего секретарь добился, – довел себя до легкой степени асфиксии и потерял сознание. Как, должно быть, ему было неприятно умирать. Шарф давил на хрящ гортани, вытягивал шею, рвал сухожилия – удушал так же медленно, как заглатывает свою добычу удав. Зимин промучился в ожидании смерти, наверное, с полчаса, пока не потерял сознания. Какой же страшной силой воли нужно обладать, чтобы заставить себя так страдать. И не успей профессор вовремя, он бы в конце концов умер.

Осторожно ослабляя узел, поддерживая при этом безвольно болтавшуюся голову, Константин Федорович опустил секретаря на пол и стал прощупывать его шею и затылок, проверяя, целы ли остистые отростки позвонков, связки, хрящи гортани. Плясовских поддерживал Зимина за плечи. Начальник милиции не сразу понял, почему Константин Федорович бросился развязывать узел, не тех действий он ожидал от профессора.

А когда Грених принялся хлестать по щекам мнимого покойного, впал в еще большее недоумение.

– Вы проверяете, умер ли он? – спросил Аркадий Аркадьевич несколько наивно.

– Я пытаюсь привести его в чувство! Зимин жив.

И тут Дмитрий Глебович дернулся, перевернулся на бок, стал кашлять и хрипеть, хватаясь за горло. Его била судорога, он надрывал глотку кашлем, словно пытаясь освободиться от чего-то, что попало в ему бронхи. Наверное, все же повредил трахею, пронеслось в голове Грениха, или же то следствие аспирации рвотных масс в легкие.

Пока Константин Федорович соображал о внутренних повреждениях Зимина и мысленно прикидывал, как тому помочь, Зимин вдруг дернулся, очень ловко перевернулся на четвереньки и схватил с пола перочинный ножик Аркадия Аркадьевича. Если бы Грених не оказался проворнее, он непременно успел бы всадить его себе в живот. Одним широким движением ладони профессор выбил лезвие из рук секретаря.

– О ты живчик какой! – вскричал Плясовских, принявшись крутить Зимину руки за спиной. – Ну-ка, Константин Федорович, помогите его на кровать перетащить.

Зимин беззвучно открывал рот, с губ его срывались только хрипы – он пытался кричать и с нечеловеческими усилиями сопротивлялся попыткам профессора и начальника милиции довести его до кровати.

Когда Аркадий Аркадьевич все же изловчился щелкнуть на запястьях за его спиной наручниками, секретарь тотчас обмяк, лежа на боку.

– Дайте умереть, дайте умереть, не мешайте мне, имею право, имею полное право. Пустите сейчас же, – шипел и хрипел он, слабо дергая плечами и выворачивая кисти рук из стальных обручей.

– Ну конечно же, не беспокойтесь, сейчас-сейчас, – сыронизировал Плясовских, отирая со лба пот и пряча перочинный ножик в нагрудный карман гимнастерки.

Зимин собрался с силами, подтянулся к изголовью, чуть приподнялся, сделал страшное, как у самурая перед кончиной, лицо, и как треснется со всего размаху об стену! Тотчас из рассеченной скулы потекла кровь. На стене осталась внушительная отметина.

– Ишь ты, совсем, что ли, обезумел, – развел руками начальник милиции, глядя, как Зимин от удара ослаб, уронил голову и закрыл глаза. – Теперь ясно, откуда здесь по стенам кровавые отметины. Лбом стенки прошибал, а мозги на место-то и не вставил. Так вы, товарищ ответственный секретарь, еще большей дуростью черепную полость свою наполните, с чисто физиологической точки зрения. И медицинской. Правильно говорю, профессор?

Грених не ответил. При попытке секретаря размозжить себе череп он и не дернулся. На сильный удар Дмитрий Глебович способен не был, только себя помог обездвижить. И отчего-то Грениху совершенно не было его жалко. Веяло от секретаря чем-то неприятным, гадким. Кроме того, эта попытка самоубийства тотчас записала его в главные подозреваемые. Грених вспомнил строчку, написанную Асей: он обещал покончить с жизнью сам.

Но и архиерея тоже с колокольни снимали.

– Так что же тут у нас такое? – вырвал Плясовских профессора из размышлений. Он стал оглядываться. – Что за листы кругом разбросаны?

И поднял один из них, замятый и порванный на конце.

– «Из последних сил, двигая плечами, извиваясь, как трупный червь, я смог выбраться наполовину, – прочел начальник милиции, сощурившись и отнеся бумагу от себя на расстояние вытянутой руки. Потом живо достал из нагрудного кармана пенсне, нацепил на переносицу и с неподдельным интересом продолжил чтение, страшно тараторя и заглатывая слова: – Высвободив одну руку, следом другую, как слепой крот, стал хвататься за все подряд. Под пальцы попался колючий ельник – всюду лежали венки, какой-то гвоздь тотчас разодрал мне ладонь…» Это что, позвольте спросить, такое?

Грених глянул на лист через плечо начальника милиции.

– Отпечатано на машинке, – констатировал он.

– Вижу, что на машинке. Но что за ересь такая?

– Зимин, это ваша рукопись? – строго спросил профессор.