Синдром Настасьи Филипповны

— Организм крепкий, — подтвердила Марья Дмитриевна, — прекрасный мышечный тонус. И это очень хорошо. Она поправится. Вы пока занимайтесь своими делами, сходите к адвокату, а как только она в себя придет, мы сразу дадим вам знать.

— Мне хотелось бы быть рядом, когда она придет в себя, — возразила Элла.

— Ну, это как получится. В интенсивную терапию вообще никого не пускают, это я одна такая гнилая либералка. Вы ешьте, а я пойду.

И Марья Дмитриевна ушла.

Элла последовала ее совету. Нет, ела она через силу, механически улыбаясь медсестрам, хотя ее кормили домашними пирожками и котлетами. Но, выйдя из Института Склифосовского, она поехала к себе на кафедру в УДН. Надо было оформить отпуск без сохранения содержания. Элла хотела сказать, что ее дочку сбила машина, но оказалось, что на кафедре все уже в курсе дела. Вездесущая завуч и туда успела позвонить и попросить, чтобы повлияли на строптивую коллегу, уговорили забрать заявление. Вся кафедра гудела, как потревоженный улей.

Поразительна человеческая природа: и те, кто рассуждал об «обезьянах», и та женщина, что рассказывала о славянских яблоках, — решительно все встали на сторону Эллы. Ее убедили не брать отпуск, сказали, что разберут ее лекции и все по очереди за нее отдежурят. Опять собрали ей денег. Все просили передать привет Юленьке, все готовы были, если потребуется, свидетельствовать за нее в суде.

Элла поблагодарила и села звонить адвокату. На визитной карточке, которую дал ей врач «Скорой помощи», было написано: Мирон Яковлевич Ямпольский. Имя показалось Элле знакомым. Известный адвокат. Она набрала номер.

Мирон Яковлевич выслушал ее внимательно и предложил сразу приехать. Оказалось, что ехать надо к нему домой, на Сивцев Вражек. Впустив ее в квартиру, он объяснил, что в последнее время почти не берется за новые дела, но ее дело его заинтересовало. Это был высокий худой старик с белоснежной волнистой шевелюрой и лицом библейского пророка, правда, без бороды. Элле он не то что понравился, она влюбилась с первого взгляда.

Он провел ее в кабинет, усадил, предложил чаю или кофе. Элла вежливо отказалась. Тогда он попросил разрешения включить магнитофон. Это ее смутило, но Мирон Яковлевич сказал, что лучше все документировать с самого начала, а если она раздумает его нанимать, он уничтожит запись прямо у нее на глазах. Элла согласилась.

— Не обращайте на него внимания, — сказал Ямпольский, устанавливая на столе между ними современное цифровое записывающее устройство. — Считайте его частью мебели.

Элла невольно огляделась. Кабинет был обставлен тяжелой старинной мебелью с множеством книг и картин на стенах. Ее внимание привлек, видимо, увеличенный моментальный снимок: молодой человек, такой же высокий и худой, с такой же пышной волнистой шевелюрой одной рукой обнимает красивую молодую женщину, а другой прижимает к плечу маленького мальчика. У малыша тоже целая копна курчавых волос, а под ней лукавая мордочка, прямо говорящая: «Жди беды».

«Наверно, сын и внук, — подумала Элла. — И невестка». Нормальная счастливая семья. То, чего у нее никогда не было. И не будет. Теперь уже никогда не будет.

Она вдруг разрыдалась неудержимо. Ямпольский, ничему не удивляясь, налил ей стакан минералки и пододвинул открытую коробку салфеток «Клинекс». Он не призывал ее перестать плакать. Наоборот, он гладил ее по голове и говорил:

— Ничего, ничего, милая, поплачьте. Не стесняйтесь. Поплачьте, легче станет.

— Простите меня, — пролепетала Элла, справившись наконец со слезами. — Просто я увидела фотографию… Это, наверно, ваш сын? Такой чудный снимок… Счастливая семья. А у меня дочь лежит в больнице вся избитая, изломанная… Чуть без глаза не осталась.

На мгновение лицо старика окаменело.

— Да, это мой сын. Счастливая семья. Снимок сделан в восемьдесят пятом году. За год до его смерти. Он погиб в дорожной аварии под Чернобылем, и моя невестка вместе с ним. И ее родители. А ваша дочь жива. Ну что, будем еще мериться счастьем?

— Простите, — прошептала потрясенная Элла. — Я не знала…

— Конечно, вы не знали. Не надо извиняться. Надо помнить о главном. У меня остался внук. У вас есть дочь. И самое главное сейчас — защитить ее интересы. Вот этим и займемся.

Он попросил разрешения закурить. Элла, конечно, разрешила. Курил он трубку, и медовый, как будто пряничный запах трубочного табака немного успокоил ее. Ямпольский расспрашивал ее дотошно, вцеплялся буквально в каждую мелочь, уточнял подробности. Очень похвалил за второй экземпляр медицинского заключения, сказал, что возьмет его на хранение, предупредил, что надо будет таким же образом продублировать результаты анализа спермы и всех остальных экспертиз. Еще он сказал ей, что знает майора Воеводина, что это толковый и порядочный следователь.

— Ни с кем не разговаривайте, — предупредил Ямпольский. — К вам будут еще приходить, звонить… Всем отвечайте, что у вас есть законный представитель, всех отсылайте прямо ко мне. Вот телефон.

— Они же вам работать не дадут! — ужаснулась Элла.