Синдром Настасьи Филипповны

— А я виню! — страстно воскликнула Элла. — Я отдала ее в эту чертову школу… только потому, что от дома близко. Я надеялась, что она пойдет по моим стопам. Выучится, поступит в УДН… Она очень способная, моя Юля. Несколько языков выучила. Но она наотрез отказалась вернуться в школу, пошла работать манекенщицей, а теперь вот в ночном клубе выступает.

— Дистанция, — побормотала Софья Михайловна. — Это ключ.

Все взглянули на нее с недоумением. Только Даня, кажется, начал кое-что понимать.

— Для нее важно расстояние, — пояснила Софья Михайловна. — Она разрешает на себя смотреть, ей, насколько я понимаю, нечего стыдиться своего тела, но до нее нельзя дотронуться. Пусть мужчины исходят вожделением, она недосягаема. Это способ мести.

— Она говорит, что танцовщицу с раздеванием нельзя путать с проституткой, — робко вставила Элла. — Она, когда поступала на работу, подписала контракт, где специально оговорено, что она не оказывает сексуальных услуг. «Оттанцевала свое — и домой», — так она мне сказала.

— Интересно, что заставило ее уйти из манекенщиц? — продолжала допрос Софья Михайловна.

— На это я могу ответить, — поспешно вмешался Даня. Ему не хотелось, чтобы чужие ему, посторонние люди знали слишком много. В эту минуту все здесь казались ему чужими и посторонними. — Мы поехали за город кататься, остановились заправиться, и тут подвалили три каких-то урода на «шестерке». Начали приставать. Я бы с ними справился, но сумел достать только одного. Юля уложила двоих, я и моргнуть не успел. Мне кажется, она вспомнила тот случай в школе. Тогда, в школе, они не дали ей шанса обороняться. И тут она дралась как будто не с этими, не только с этими, — уточнил Даня, — а и с теми тоже.

— Очень может быть, — согласилась его бабушка. — Тех судили, они сидели в железной клетке, там тоже была дистанция, а тут вдруг представилась возможность поквитаться в непосредственном контакте.

— На том суде, — мрачно заговорила Элла, — впечатление было такое, будто это она сидит в железной клетке, будто это ее судят. Адвокаты поплясали на ее костях от души. Уверяли, что она вела себя вызывающе, что это она спровоцировала бедных мальчиков… Договорились до того, что у нее внешность, провоцирующая сама по себе, даже помимо ее воли! Как будто моя девочка должна была носить паранджу!

— Что ж, она ударилась в противоположную крайность, — вздохнула Софья Михайловна.

— Простите, — Элла поднялась с кресла, — я никому не позволю осуждать мою дочь.

Нина тотчас проворно вскочила и насильно усадила ее.

— Господь с вами, Элла Абрамовна, никто ее не осуждает! Мы все понимаем.

— Нет, не думаю, — устало покачала головой Элла. — Юля действительно всегда поступала всем наперекор… Даже во вред себе.

— Мне кажется, я очень хорошо это понимаю, — неожиданно вступила в разговор Вера Нелюбина. — Не знаю, есть ли в психологии такой термин, — повернулась она к Софье Михайловне, — но я бы сказала, это «синдром Настасьи Филипповны». Ее в детстве лишили невинности, а потом сделали вид, что так и надо, ничего страшного не произошло. Ну случилось и случилось, надо это как-то пережить. Перетерпеть. Смириться. А она не желает мириться и делать вид, будто ничего не было. И ведь все кругом благородные, все жениться хотят. И князь, и Рогожин, и Ганя Иволгин… Да чуть ли не сам Тоцкий! Пожениться и жить счастливо. А она не может жить счастливо. Это значит предать все, что с ней было, все ее страдания, все воспоминания. Все, что она собой представляет. Для нее жить счастливо — значит умереть. Она похожа… Никита, как это называется, когда на палубе корабля пушка плохо закреплена?

— Loose cannon, — подсказал Никита. — Оторвавшееся орудие. К человеку это тоже применимо.

— Да, я это и имела в виду, но мне больше нравится образ артиллерийского орудия. В разгар шторма оно хаотично скользит по палубе, проламывает бреши в обшивке и может зашибить любого, кто попадется.

Элла подалась вперед, жадно ловя каждое слово. Это был разговор на понятном ей языке. Она вспомнила короткий роман Виктора Гюго «Девяносто третий год», где была описана такая ситуация.

— Вы считаете мою дочь оторвавшимся орудием? — спросила она.

— Я не знаю, — смутилась Вера, — я незнакома с вашей дочерью, но, судя по тому, что вы о ней рассказали, да, она похожа на Настасью Филипповну: слепо причиняет боль, не разбирая, кто друг, а кто враг. То есть у нее все враги. Каждый, кто пытается ее спасти, разлучить с прошлым, уже виноват.

— Настасья Филипповна напоролась на нож, — напомнила Элла.

— Боже упаси! Нам надо подумать, как оградить от этого Юлю! — воскликнула Нина, прижимая к себе жалобно скулящего пса.

— Как? — с угрюмой безнадежностью спросил Даня. — Она никого не слушает. Мы не можем силой вытащить ее из этого чертова клуба, иначе она назло придумает еще что-нибудь пострашней. Значит, остается сидеть и ждать, пока ей самой не надоест. А тем временем разные козлы будут глазеть на нее, пока она раздевается.

— Стоп! — скомандовал Никита. — Насколько я понимаю, ты пропадаешь там каждую ночь до закрытия. Я прав?