С большим трудом объехав ремонт дороги, маршрутка наконец доехала до первой остановки в Строгине. Вот еще остановка, и еще ктото сошел… Наконец и я вышла из машины, не веря, что я почти дома. Осталось дойти до нашего двора, не споткнуться, не потерять по дороге чемодан и не встретить, к примеру, Веру Васильевну, которая скажет, что все плохо, а будет еще хуже. Она, конечно, такого не говорила, но почемуто сейчас мне меньше всего хотелось, чтобы ктото предсказывал мое будущее.
Предчувствие плохого не отпускало меня и не давало идти спокойно. Я все же споткнулась, переходя трамвайные пути, – сама наступила на ремешок расстегнувшейся босоножки, оторвала его. Пришлось открывать чемодан, доставать мокасины – потому что идти в сваливающейся с ноги босоножке было невозможно. Заодно я достала и куртку, потому что от волнения сначала не заметила, что все люди вокруг меня одеты как следует – в куртки, свитера. Да, точно, в самолете объявляли, кажется, что в Москве шестнадцать градусов… Или тринадцать…
Мысли у меня начали путаться. Зря я всетаки не позвонила Кротову еще раз! Ну пусть бы он опять сказал, что не может со мной говорить… Или вообще не надо было ему звонить, ни тогда, ни раньше, и просить его ни о чем не надо было!..
– Женщина! Вы потеряли чтото! Кричу, кричу вам, а вы бежите… – остановил меня за локоть мужчина и показал назад.
Ну да, закрывая чемодан, я выронила из сумки… ни много ни мало, а мобильный телефон. Какое счастье, что никто не позарился на него! И спасибо честному дядечке…
Пока я спешила к лежащему на тротуаре телефону, он стал звонить. Я была в этом уверена, слышала знакомую мелодию и Ийкин голос, напевающий: «Молода я молода, недогадливая…» Но когда я подбежала к нему, телефон уже молчал. К моему удивлению, на экране ничего не сообщалось о только что поступившем звонке. Значит, показалось… Тем более, что ту мелодию мы ведь поменяли на «Оленя», который бежал по городу осенним днем, бежал по мокрым мертвым листьям в ту страну, где нет ни дождя, ни слякоти, ни слез…
Поднимая телефон, я поставила чемодан на землю, он упал, открылся, часть вещей в пакетах выскользнула на землю. Новый костюмчик для Ийки, который я все же купила в том бутике, попал кремовым рукавом, изящно отороченным шитьем, в единственную крохотную лужу, которая встретилась мне по пути… Ну что же такое! Я почувствовала полную растерянность и чуть не заплакала. И правда, что ли, ктото не пускает меня домой? Что же такое я там узнаю? Чтото очень плохое? Но что? Что может быть хуже того, что я уже знаю? Может, конечно, но…
Нет! Нет! Я гнала и гнала от себя эту мысль, я ее гнала все дни, что мне пришлось сидеть на Мальте и ждать самолета. Я ведь именно поэтому и позвонила Кротову, что не была уверена в крепости духа моей дочки… Я больше всего боялась, что она не выдержит, что, слабая и хрупкая, не сможет дождаться меня и… Нет! Я даже мысленно произносить этого не могла. Но теперь, когда я почти дома, мысли, упорно загоняемые вглубь столько дней, все же прорвались наружу, и мне стало от них физически больно. Мою голову изнутри раздирала картина, не вмещающаяся в нее, страшная, невозможная, чудовищная… Ийка не могла ничего с собой сделать, нет! Иначе мне бы уже позвонили… Обязательно бы позвонили, из милиции… Конечно, я же мать…
Я бежала бегом и никак не могла добежать. Дорога, как во сне, не становилась короче. Я никогда не думала, что так далеко живу от остановки, так далеко! Господи, но ведь надо еще перебежать палисадник… А здесь перекладывают тротуар! И все перегорожено! Ну надо же! Но я могу пройти под окнами… Нет, жильцы поставили себе заборчик, как на даче, и сверху обмотали его проволокой. И посадили уже рассаду. Кустики с синекрасными листьями у самой земли на секунду остановили мой взгляд, как какоето страшное предзнаменование. Да нет же! Нет! Вот до дома осталось всего ничего…
На дороге передо мной стоял малыш лет двух с половиной. Совершенно один. Стоял и смотрел на меня, как я бегу навстречу ему. Смотрел доверчиво и внимательно, опустив ручки по швам. Я оглянулась в надежде увидеть его мать. И никого вокруг, вообще никого не увидела. Я остановилась. Так, опять приехали.
Поставив чемодан на землю, я присела перед малышом на корточки и спросила его:
– Где твоя мама?
Маленький человек подумал и ответил:
– Там.
Я быстро встала и опять оглянулась. Да нет же, поблизости не было ни мамы, ни когото, кто бы мог напоминать ее. Навстречу нам спешила с сумками отдувающаяся неопрятная тетка лет пятидесяти пяти, на детской площадке пили пиво подростки, поодаль ковырялся под капотом машины очень пожилой мужчина.
– А ты с кем гуляешь? – спросила я ребенка, снова присев. Теперь я разглядела, что малыш довольно чумазый, вокруг ротика засохли остатки еды, старенькую застиранную одежду срочно нужно хотя бы отряхнуть от грязи…
– С мамой, – ответил он и взял меня за шнурок ветровки.
– А где твоя мама? Давай пойдем к ней, а, малыш? Как тебя зовут?
– Па… вик… – произнес ребенок не сразу, полностью поглощенный блестящими шариками на веревочках моей куртки.