Синдром счастливой куклы

Обливаюсь потом, глушу минералку без газа, но она тут же влагой проступает на татуированной коже и черной футболке с нарисованным лезвием. Затыкаю уши наушниками, врубаю первый альбом «Саморезов» с Федором на вокале, смотрю на мелькающие за окном луга, погосты и деревни и офигеваю от осознания — сколько же населенных пунктов на карте нашей страны!..

Ярик может чилить в одной из таких деревень — уйти от мира, в котором не пригодился, зализывать раны, искать себя в чем-то новом, не предполагая, что остается кому-то нужным и важным, как воздух. Если так — я рискую больше никогда не увидеть его… Становится по-настоящему страшно. Но я прогоняю это идиотское предположение и прибавляю звук.

Зад окончательно деревенеет, автобус на всех парах приближается к городу, и я вдруг начинаю ужасно нервничать — нервничать так, что сводит желудок.

Я не справлюсь. Забьюсь в угол, закачу истерику и до смерти напугаю родителей…

Остервенело тереблю потертый кожаный ремешок, накрученный на запястье, глубоко дышу и стараюсь мыслить позитивно.

Теперь у меня есть по-настоящему близкие люди, есть мечта, есть что терять.

Я не настолько слаба, и опасения Юры не имеют под собой почвы.

Из-за деревьев выплывает огромное здание с синими зеркальными окнами и шпилями на крыше — от прежнего одноэтажного вокзала с бронзовыми скульптурами рабочих и колхозниц и сквера вокруг него не осталось и следа. Оранжевое пыльное солнце смещается к горизонту, но жара не спадает — над асфальтом колышется марево, голуби чистят перья у фонтана, изнуренные люди в конце рабочего дня спешат по домам.

Потягиваюсь и, звеня пирсой, выхожу из провонявшего выхлопами салона на заплеванную платформу. На меня пялятся, но взгляды посторонних не выбивают из равновесия — все под контролем, я предстану перед родителями в самом худшем виде, и сюрприз удастся на все сто.

На негнущихся ногах ковыляю во дворы и озираюсь по сторонам — тут ни хрена не изменилось за три года, но в то же время изменилось абсолютно все.

Мы исчезаем из этой реальности, и она мгновенно забывает о нас — жизнь продолжается, наше отсутствие никого не заботит. Даже если я встану посреди лысой привокзальной площади и заору, что когда-то здесь взрослел, любил, страдал и умер отличный парень Женя по прозвищу Баг, это не затронет ничье сердце…

Сажусь на разбитую лавочку у чужого подъезда и терпеливо дожидаюсь такси — до моего квартала пять остановок, можно прогуляться пешком, но я не горю желанием задерживаться в локациях моей дикой пьяной юности.

Как бы я ни бодрилась, раны свежи, они при мне. И Юра далеко. А Ярик — еще дальше…

Белое авто с черной латинской «Ю» на дверце тормозит у бордюра, из открытых окон доносится адский тяжеляк, но так даже веселее — надеюсь только, что моя внешка не сильно возмутит водителя, и он не задушит меня в ближайшем леске.

Скрываю рожу под черной тканью и вопреки здравому смыслу и правилам безопасности занимаю переднее пассажирское сиденье. Водитель — здоровенный парень в бейсболке и медицинской маске — вежливо желает мне хорошего вечера.

Укладываю рюкзак на колени, заправляю за уши каре и смотрю только вперед — на разметку асфальта, номера машин и обувь прохожих. Если подниму глаза — увижу свою ненавистную гимназию, Политех, где учился Баг, и ту самую высотку, с которой он отправился в первый и последний в жизни полет.

— Ну, привет… — борзеет водила, сбавляя ор Кори Тейлора, и поворачивается ко мне. Напрягаюсь, с подозрением кошусь на него, и узнавание бьет кулаком по макушке.

— Лось?.. Боже мой… Лось! — Я взвиваюсь от внезапной радости, но тут же прихожу в себя, опускаю голову и обескураженно ковыряю заусенец. Лось — самый сдержанный в проявлении эмоций чувак из банды Бага, единственный, кто нашел в себе силы пообщаться со мной после того, как тот… погиб.

— Я сразу тебя узнал… — бубнит он. — Сколько лет, сколько зим. Как ты, где ты? Я вот, видишь, в свободное от учебы время тружусь на благо общества.

— Ты крут… — Стягиваю надоевшую тряпку с лица и улыбаюсь. — Как поживают ребята?

Лось краснеет, заглядывает в зеркало заднего вида и перестраивается в крайний правый ряд.

— Холодов свалил в Москву, давненько уже. А девчонки тут… Все так же пересекаемся иногда, правда, уже без романтики. Да и карантин попортил все планы.

— А как… — Я осекаюсь. Вопрос давно изводит и гложет, но задавать его странно и стремно.

— Манька? — догоняет Лось. — Она тоже свалила. Почти сразу после… Веселая, блин, вдова. А пацаном бабка занимается. Назвали Ярославом.

Меня вдавливает в кресло, а зрение затуманивается от полчища серых мушек. Даже здесь гребаная матрица дала сбой, и ощущение чуда почти осязаемо…

— Понятно… — киваю, как китайский болванчик, и лезу в рюкзак за водой. — Хорошо, что у всех все хорошо.

— Слушай, ты можешь уделить мне примерно десять минут? — оживляется Лось, избавляясь от маски, и прячет ее в бардачке у моих коленок. — Я снимусь с рейса. У меня к тебе давнее дело, Эльф…

…Эльф — только здесь я отзывалась на это имя…