Синдром вечного возвращения

Объект безмолвен и ничего не излучает. Он мертвенно молчалив и абсолютно инертен по отношению к окружающей его среде. Замаскирован так, что метафорически про него можно было бы сказать, что он чёрен.

Угловатый и с выступами, он медленно вращается вокруг своей оси и иногда позволяет себе небрежность или каприз двигаться вокруг планеты. Мог бы этого не делать, но отчего-то, время от времени, будто задумавшись или заснув, увлекаемый превратностями неумолимых сил взаимопритяжений, пускается в путь на внушительной высоте над планетой.

Потом, словно спохватившись, замирает и тогда становится почти недвижим.

Они на грани открытия, — делает вывод один из обитателей объекта. Ещё немного — и поймут, кто они и откуда взялись.

То же справедливо и для вновь прибывших, — соглашается другое существо. Сложно рассуждать о том, кто из них разумнее — те, что тут были, или те, кто вернулся из длительного путешествия.

Именно так, — мыслит начавшее дискуссию. Хотя по большому счёту, разница между первыми и вторыми невелика. Какой толк проводить грань там, где её нет? — в традиции человеческого общения естественным было бы придать этому рассуждению вопросительную форму, однако в присущем существам обыкновении такой категории попросту нет.

Правильно, — вновь соглашается собеседник. Изначально, они — единое целое. Разве что, быть может, осколки одного монолита. Части, отобранные от целого и надолго разделённые бесконечностью протяжённости и временными потоками. Но это ничего не значит.

Существа не разговаривают. И это не телепатия. Внутри них происходят некие процессы, вроде мыслительных, и как только искра здравого смысла лишь мелькнёт в одном из них, даже не успев зародиться или оформиться в сколь-нибудь законченную мысль, как другое существо уже внимает мудрости собеседника.

Из поколения в поколение древнейшая раса наблюдателей следит за планетой, и не только за этой. Сфера их интересов простирается от одной крайности бесконечного бытия до его другой отдалённости. Взращивают разумность, незримо подталкивают отбившихся и заблудших, лелеют как любимую зверушку. Тянут свою невообразимо тяжкую миссию, не находя её, впрочем, такой уж обузой.

Появление «Артемиды» было неожиданностью — даже для них. И в другой обстановке, учитывая многочисленные побочные факторы, они, возможно, воспрепятствовали бы контакту двух ветвей — ведь находятся те в уже очень дальнем родстве. Однако на этот раз решили просто понаблюдать, не вмешиваясь в ход событий, который ограниченные в своих понятийных способностях люди признали бы естественным.

Их разумение и безучастность те же люди с присущим человеческой расе юмором назвали бы экспериментом, однако существа выше этой категории. Их тайный умысел находится в пределах их логики, а точка зрения неописуема в привычных людям понятиях.

Следует признать, что нашим дальнейшим шагом нужно было выбрать обращение к обитателям планеты, — продолжается неспешный узор философских наслоений.

Правомерно, — отвечает родственный разум. Возможно, получилось бы удачно и интересно.

Обеспечили бы преемственность, — развивается идея. Ничего предосудительного, если бы произошёл скачок в развитии, пусть даже и качественный. Ведь опыт был накоплен ими самими, они имеют право пользоваться результатом.

Разумеется, они имеют право на это наследие, и это очевидно. Но нельзя позволять им излишества. Пришельцы не должны уподобляться нам…

Если бы диалог происходил в человеческом обществе, то в этот момент наступила бы гнетущая многозначительная пауза. Собеседники недоумённо, а может быть, с глубокими подозрениями посмотрели бы друг на друга, и не известно, чем бы закончилось.

Но наполненный вселенским смыслом узор плетётся совсем в другом контексте. Обоим не ведомы такие субстраты как лживость или двоемыслие. Никаких намёков или превратностей — суть открыта, а логика прямого толка.

Мы далеки от них, — мыслит существо, щедро делясь сгенерированным умозаключением. Ушли от них на такое расстояние, что теперь сложно найти что-либо общее, хотя оно и, безусловно, есть.

Разные настолько, что, пожалуй, впору считать нас и их сущностями отличных друг от друга порядков, — вторит ему собеседник.

Это так. Верно в той степени, что стороннему наблюдателю наши виды показались бы не дальними родственниками, а принципиально чуждыми друг другу природами.

Если бы нашёлся такой наблюдатель, — замечает оппонент, и его смысл показался бы человеческому существу иронией. Однако обитатели чёрного объекта уже давно переросли человеческие эмоции. В процессе эволюции перешагнули надобность в чувственном восприятии и выражении, намеренно выбрали путь холодной логики, оправдав своё решение законами устройства самого мироздания.

Критерии, — вносит замечание древнее существо. Критерии зыбки, так и останутся критериями, условности на то и предназначены. Никому не известно, как правильно оценить качество того или иного, а посему каждая такая оценка изначально обречена на определённую долю допущений.