Мой хороший друг Антон всю сознательную жизнь лелеял жгучую обиду на отца. И соответственно, всегда старался быть «не как отец», постоянно метался в поисках «своего» и «настоящего». Менял работу, менял женщин, менял города. Во многом его образ жизни действительно был противоположностью той жизни, которую вел отец. Вместо устойчивой и успешной карьеры – множество освоенных профессий, каждая из которых быстро надоедала Антону. Вместо накопленного солидного капитала, который позволял отцу покупать лучшие машины, путешествовать по всему миру и оплачивать учебу детей в дорогих вузах, у Антона вечно была куча долгов и отсутствовал стабильный заработок, не говоря уже о накоплениях. Такой «антиотцовский» образ жизни приносил ему кратковременное удовлетворение, но не делал счастливым. После 30 лет Антон начал страдать от частых приступов депрессии, которые становились все более протяженными и глубокими. Депрессия, в свою очередь, усугубляла ситуацию, поскольку выбивала его из рабочей колеи, заставляла замыкаться и неделями изолироваться от общества. Ситуация улучшилась только тогда, когда он нашел подходящего ему психотерапевта и начал регулярную терапию.
Загвоздка в том, что поиск себя по своей природе бесконечен, поскольку точкой отсчета становится не сам человек с его желаниями и особенностями, а родительская фигура. То есть путь Антона вел не к себе, а от отца. При этом, кстати, в личной жизни Антон повторял родительский паттерн: к сорокалетнему возрасту у него за плечами было уже три развода.
Пытаясь построить жизнь вопреки родителям, мы остаемся в такой же зависимости от них, как и при четком следовании родительскому сценарию. Причем контрсценарий в чем-то еще хуже, потому что его сложнее отследить и осознать. Нам зачастую кажется, что мы просто выбираем собственный путь, а на деле всего лишь продолжаем играть в непослушание. И ниточки, которые управляют нами словно марионетками, – это непрощенные обиды.
Часто эта зависимость принимает форму своеобразного симбиоза: обида на родителей порождает у ребенка ощущение «они мне должны!». Под влиянием этого убеждения тот же Антон снова и снова приходил в отцовский дом с просьбами о помощи, когда оказывался на мели. Отец ругался, исходил желчью, но деньги давал. Таким образом, между ними сложилась болезненная симбиотическая связь – вместо любви или хотя бы родственной привязанности.
Подобные взаимоотношения возникают там, где нет нормальных эмоциональных связей между родителями и детьми, превращаясь в своего рода товарно-денежный обмен. Одна из сторон требует, другая – ругается, но дает. На деле обе получают удовлетворение. Такой же вариант был у моей подруги Ирины, которая долго хранила обиду на мать за холодность и равнодушие по отношению к детям. Ирина ощущала себя одиноким и покинутым ребенком. Во взрослом возрасте она компенсировала это чувство обиды тем, что постоянно брала у матери деньги – на покупку квартиры, на ремонт, на обновление гардероба. Когда я поинтересовалась у подруги, не совестно ли ей, взрослой самостоятельной женщине, постоянно «кормиться» за счет матери, Ирина пояснила, что деньги для нее – это некий эквивалент той энергии любви, которую она никогда не получала от своих родителей.
Прощание с прошлым ценно не какой-то своей морально-этической стороной, не тем, что оно дает нам возможность избавить себя от Ада или перерождения в теле обезьяны. Прощание с обидами прошлого – это путь к свободному выбору своей судьбы. К тому выбору, который не обусловлен уязвленным самолюбием, разбитым сердцем, обманутым доверием.