Синее море

Е л и з а в е т а. Мороз. (Тихо.) Кикимора! (Любе.) Ганька Винчугова побежала в райпо, остальные уже на вокзале, а я за тобой.

Появляется  Г а л и н а  В а с и л ь е в н а, одетая, как живописный охотник в тундре.

Г а л и н а  В а с и л ь е в н а (зевая). Я готова. (Увидела Василия Ивановича и Костю.) Ах, простите. Что? Опять гости?

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Мы не гости. Мы — по ордеру.

Г а л и н а  В а с и л ь е в н а. А…

Л ю б а. Ну, идем…

Все женщины выходят.

(В двери Василию Ивановичу и Косте.) В шкапчике каша холодная и рыба. А вас я запру на замок снаружи, чтобы не беспокоить.

Ушли. Стихло. Василий Иванович и Костя одни. Через секунду барабанят в окно.

Ж е н с к и й  г о л о с. Любка! Любка!

В а с и л и й  И в а н о в и ч (приблизив лицо к темному стеклу). Она ушла, ушла! (Машет рукой; в окно продолжают барабанить.)

Ж е н с к и й  г о л о с. А Настька? А Елизавета? А Галина? Галина-кикимора?

В а с и л и й  И в а н о в и ч (весело). Ушли! Ушли! (Возвращается к столу, садится.) Я скажу — хорошо. Вот и человеческое тепло, старик, вот и дом.

Т е м н о

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Обстановка первой картины. Но это уже весна.

Любин двор необыкновенно преобразился. Починена изгородь, крыльцо с заново отстроенными перилами. Д е д  С а б у н о в  сидит у своего дома. На дворе Любы  В а с и л и й  И в а н о в и ч  сколачивает из досок надстройку колодца, К о с т я, сидя на крылечке, насвистывает.

С а б у н о в. Весна у нас тут начинается с ветров, с бури. Это еще не весна.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. А у нас, папаша, сейчас самые штормы. Но я скажу, в первый тихий день пчел можно переводить в летние домики, а сады готовить к цветению. Главная же работа — в море. Рыба сейчас идет, сельдь, скумбрия.

С а б у н о в (обиделся). Рыба и у нас есть.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Это — в арыках?

С а б у н о в. И в них. Не тут, конечно, а в головном. Ну, и на реке.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Это которая за водокачкой?

С а б у н о в (сердясь). В ней. А то можно и на Сырдарье, также в озерах. От тридцать девятого разъезда осьмнадцать километров. Богатые места. Сазан. Щуки. Вот такие.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Ну-у?

С а б у н о в. Не скажу — часто, но… бывает.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Я не сомневаюсь, раз вы говорите. Всюду у нас, папаша, хорошо, когда мирная жизнь. Я — солдат и уж это понимаю от глубины сердца.

С а б у н о в. Я сам солдат.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Война-то теперь пострашнее прежних.

С а б у н о в. Не хвастайся. На такой войне, как я, никто из вас отродясь не был. Помню, японцев крушили. Порт-Артур штурмом брали. Цусиму разделали под орех.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Ну-у?

С а б у н о в. Не скажу, совсем под орех… но… под Ванфангоу и Ляояном немало полегло Сабуновых — Сабунов Андрей, Сабунов Петр. А у Александра Сабунова, дяди моего, обе ноги оторвало… А теперь что? Машины воюют — не люди.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Конечно, непохожая война.

С а б у н о в. А вот мы без снарядов воевали, без танков, без автомобилей, без ничего…

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Я и говорю, непохожая война.

С а б у н о в. То-то! Мне вот рассказывали, что у вас в каждой роте парикмахер на фургоне едет, бойцов подбривает и одеколом прыскает, чтобы вша не заела.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Насчет этого, я скажу, несколько преувеличено, хотя стараемся чистоту поддерживать. Но главное не в том. Ведь вот, как, ежели по совести, ответить: за что полегли и Андрей ваш и Петр Сабуновы?

С а б у н о в. Вон что! И за героев их не считаешь?

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Неправда. Почитают их у нас, как никогда раньше не почитали. И кресты георгиевские, какой у вас есть, тоже почитают.

С а б у н о в. Ага! Запрыгал, как селезень на солнышке! Признаешь?

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Признаю. Что тут скажешь, папаша, от всего сердца признаю. (Уходит, посмеиваясь, в глубь двора, захватив топор и доски.)

Костя насвистывает.

С а б у н о в (осматривает колодец). Нет, солдат приятный. И, если втолковать, соображает.

К о с т я. Папаша?

С а б у н о в. Аиньки?

К о с т я. А ведь Мукден-то вы не взяли. Цусима-то позором была, а Порт-Артур вы отдали. Вот вам — царская ваша армия.