Синее море

К о с т я. Николай Островский не мог ходить. Он не вставал с постели и писал.

Н а с т е н ь к а. Да.

К о с т я. Вот про это я и думал. Знаете… Когда мне хотели отрезать ногу, а был такой момент, я решил, что не буду жить. Черт с ним, решил, не буду, не могу.

Н а с т е н ь к а. Костя, ужас, как вы могли!

К о с т я. Конечно, глупости. Был только один такой отчаянный момент. А потом здесь… В железнодорожном саду играла музыка. Вы пришли из школы, переоделись и ушли. Усталая до последней степени вернулась с дежурства Любовь Никитична… Это было… очень скоро после того, как мы приехали сюда…

Н а с т е н ь к а. Конечно, скоро, потому что теперь я не хожу больше в железнодорожный сад, когда бываю свободна. Рассказывайте, рассказывайте.

К о с т я. Я сидел и думал: «Вот маленькая станция…»

Н а с т е н ь к а. Не такая уж маленькая.

К о с т я. В том-то и штука, что маленькая! А мимо идут поезда чуть ли не через каждую минуту. Цистерны, цистерны. И на всех путях стоят эшелоны, ждут очереди, чтобы двинуться дальше.

Н а с т е н ь к а. Правда, правда.

К о с т я. Время какое было! У Волги — немцы. Волга отрезана, ее бомбят. Черное море в минах. Дорог нет. Армия может остаться без нефти. Только один путь из нефтяного Баку — этот. И на маленькой станции творится большое дело. Понимаете? Люди не спят. Они делают все, чтобы без перерыва шли поезда. Кто не работал тогда? Только я, один я — как паразит со своими несчастными ногами!

Н а с т е н ь к а. Не смейте так говорить! Вы же были на войне!

К о с т я. Подождите. Как же мне жить, думал я. В саду играла музыка.

Н а с т е н ь к а. Как сейчас.

К о с т я. Нет, не как сейчас. Тогда грустный вальс играли. Но тогда в сад вы ходили не просто гулять, не для себя, а для бойцов проезжающих, для эвакуированных, чтобы хоть на часок словно бы вернулся к ним мирный вечер…

Н а с т е н ь к а (печально). Я тогда, наверно, гуляла с Ваней Проскукиным…

К о с т я. Наверно, с ним. В общем, сидел я один, слушал музыку и думал. И решил, что раз так, то я должен поступить, как Николай Островский: я должен научиться писать книги.

Н а с т е н ь к а. Писать книги?

К о с т я. Тише. Не кричите. Хотите почитаю?

Н а с т е н ь к а (перейдя на шепот). Вы написали книгу?

К о с т я. Не написал, а только начал.

Н а с т е н ь к а. Боже!

К о с т я (достал тетрадь). Вот. (Свернул тетрадь.) Нет, не буду.

Н а с т е н ь к а. Дайте, дайте.

Он защищается слабо, и она вырывает тетрадку.

Некоторое время пауза.

Н а с т е н ь к а (читает торжественно). «Константин Митрошин. У самого синего моря, роман в трех томах».

К о с т я. Не читайте так громко.

Н а с т е н ь к а (читает, бережно перевернув страницу). «Низкое закатное солнце посылало свои последние прощальные лучи на тихую зеркальную гладь моря. Хутор Михайловский был расположен на самом берегу. Из-за густой зелени садов выглядывали беленькие дома с красными крышами. Там и здесь уже зажигались огни».

К о с т я. Читайте тише.

Н а с т е н ь к а (читает). «Молодой красивый рыбак лет двадцати, стройный и смуглый, легко взбежал на холм и невольно остановился, очарованный необыкновенной красотой вечернего залива. Он так задумался, что не заметил, как к нему подошла девушка: «Ты давно ждешь меня?» — спросила она звонким голосом. «Смуглянка!» — восторженно вскричал молодой рыбак, и сердце его забилось».

К о с т я (со злостью). Дайте сюда! (Вырвал тетрадку.)

Н а с т е н ь к а. Костя!

К о с т я. Если бы не ноги, никогда бы не писал.

Н а с т е н ь к а. Вот уж не понимаю! Что говорит человек! Я читала у Тургенева про закат, так у него хуже…

К о с т я. У Тургенева!

Н а с т е н ь к а. Да, да! И я читала недавно, описывался один колхоз, и там тоже было хуже про молодого человека двадцати лет…

К о с т я. Замолчите.

Н а с т е н ь к а. Молчу.

Молчат. Веселый военный марш доносится со станции.

К о с т я (мрачно). Опять играют.

Н а с т е н ь к а. У южного семафора стоит военный эшелон. Там полгорода собралось.

К о с т я. А вы почему не пошли? (Покачал головой.) И Ваня там. Ваня Проскукин.

Н а с т е н ь к а. Я сказала? Я ничего не сказала.

Молчат.

К о с т я. Настенька?

Н а с т е н ь к а. А?

К о с т я. Но все-таки, может, получится?

Н а с т е н ь к а. Я же говорю! Вы не представляете, это написано так, как будто начинаешь читать совсем настоящую книгу!

К о с т я. Но я же хотел написать своими словами, про то, о чем мечтаю!

Н а с т е н ь к а. Ну и напи́шете! И у вас обязательно будет про то, как ваш хутор стал после войны еще красивее, чем был! Как вернулись туда люди и еще больше полюбили свое родное место.

К о с т я. Ладно, ладно… (Сунул тетрадку в карман.) Знаете что? Давайте пойдем на станцию.

Н а с т е н ь к а. Что вы, куда, ведь далеко, Костя…

К о с т я (встал). Пойдем.