Синее на желтом

Довольно странный вопрос, дорогая Клавдия Петровна. А что же делать земле с Базановым? Как ей от него избавиться? Сбросить с лица своего? Но куда?

18

Ох и посмеялись в нашем городе над приключением Грачева. Немало смеха было по этому случаю и в том учреждении, где работал Егор Семенович. Каждого, кто являлся в то утро на работу, сослуживцы встречали вопросом: «Слыхали, как вчера наш Грачев?» «А как же, слышал». И каждый под смех товарищей сообщал какую-нибудь новую подробность, действительную или придуманную — тут уже не разберешь.

Заведующему учреждением Борису Алексеевичу секретарша доложила о происшествии ровно в девять, в самом начале занятий. Оперативность, заслуживающая похвалы. Борис Алексеевич — человек уже немолодой, обремененный множеством служебных и семейных забот. Говорят, что и на том и на другом фронте у него что-то не ладилось, и поэтому он уже полгода пребывал в кисловато-унылом состоянии: редко шутил, еще реже сам смеялся, когда шутили другие, равным себе с грустной усмешкой жаловался: «Нервы у меня вконец развинтились», а нижестоящим теперь то и дело наставительно строго напоминал: «Работать надо, товарищи! Работать!» Но тут и его проняло, как говорится, «аж до самых печенок». Борис Алексеевич хохотал до слез, до икоты, до удушливого кашля и под конец замахал на секретаршу обеими руками: «Ой, не могу! Убила! Наповал убила!». С большим трудом он справился с кашлем, даже таблетку какую-то проглотил, но смешливость долго еще не покидала его. И когда в 9.30 в его кабинете собрались на совещание ответственные работники учреждения, Борис Алексеевич, прежде чем приступить к обсуждению довольно невеселых вопросов, позволил себе устроить десятиминутную веселую разминку. Ответственные резвились и хохотали абсолютно безответственно, как дети. Всем виделась во вчерашнем происшествии с Грачевым только одна смешная сторона. Но была в этом событии и другая сторона, о ней-то весельчаки и позабыли. Каково же было их удивление, когда она сама совершенно неожиданным образом заявила о себе.

В 9.40 отворилась дверь кабинета, и без спроса, без стука, без секретарского доклада вошел Егор Семенович Грачев. Его появление… Трудно даже выразить, что почувствовали все присутствующие. Представьте себе, что вы сидите в компании друзей, кто-то только-только рассказал забавнейший анекдот, как вдруг отворяется дверь и появляется герой анекдота — не воображаемый, не придуманный, а что ни на есть реальный.

Первым пришел в себя наиболее притерпевшийся ко всякого рода неожиданностям Борис Алексеевич. Промелькнула мысль: «Кажется, анекдот кончился, и начинается ЧП».

Борис Алексеевич оглядел Грачева, пожевал свою нижнюю губу и страдальчески поморщился. Потому что он человек чуткий, деликатный и всегда ужасно стесняется, если ему приходится разговаривать с неблагополучными людьми.

А Егор Семенович был явно неблагополучен. Он очень осунулся за последние сутки, посерел, усох, глаза ввалились, обескровились губы, и то, что на нем вместо капитанки была новенькая кепка, тоже подчеркивало, как он изменился. В капитанке он всегда казался стройным, высоким, моложавым, а тут стоял в дверях старенький мужчина, очень среднего роста — плоская кепочка будто полголовы у него срезала, будто на полголовы принизила его к земле.

— Вы ко мне, товарищ Грачев?

— К вам, Борис Алексеевич.

— Но вы извините, у нас совещание. Может, потом как-нибудь зайдете?

— У меня дело неотложное, Борис Алексеевич, — сказал Грачев и подошел к столу заведующего. — Наверное, вы уже слышали?

Борис Алексеевич склонил голову, подтверждая, что слышал, и неожиданно покраснел.

— Прокурору вы уже звонили, Борис Алексеевич?

— Прокурору? Нет.

— Тогда позвоните. Пусть снимут с меня допрос по всей форме.

— Но зачем прокурор? Зачем допрос?

— А как же по-другому? Все должно быть по форме. От вас объяснение требуется, а с меня допрос снимут, поскольку мы с вами пострадавшая сторона. Иначе дело не заведут — основание должно быть. Я сейчас с одним человеком советовался. Пенсионер уже, но сорок лет адвокатом работал. Знающий. Он мне все до точки разъяснил. Ручается, что им всем по пятерке дадут. Вот только неизвестно — тюрьму или лагерь. Это как суд найдет.

— Не то, не то говорите, товарищ Грачев! Прокуратура, допросы, суд, тюрьма. Даже страшно становится, когда вас слушаешь. Можно подумать, что человека убили, банк ограбили…

— А до этого им один шаг остался, — сказал Егор Семенович.

— Преувеличиваете! Раздуваете! Из мухи слона делаете, товарищ Грачев! Зачем нам все это? Я понимаю, конечно, товарищ Грачев, вам обидно. Я вам сочувствую, можете мне поверить, искренне сочувствую.

Борис Алексеевич на этот раз не покраснел, а ведь сказал неправду. Но, возможно, что это была ложь во спасение ближнего своего, а значит, законная, святая ложь.

— Мы, понятно, заставим этих людей извиниться перед вами, — продолжал Борис Алексеевич. — В любой форме, в какой пожелаете.